Очень красиво!

40,000 Years of London’s History—Made Entirely of Paper from Hans Weise on Vimeo.

@темы: видео, London, эстет

---

War & Peace

Поющий Федя Долохов , довольно таки чисто. Затем Ростовы...Nope!

Сцена на балу замечательна! Пьер и Наташа так по-домашнему милы.

Сцена с дубом раскрыта не душевно... с текстом "была бы краше" хD

@темы: эстеты, мысли вслух, сериалы, точтодорого, BBC one, War & Peace

---

Специальность - "Знать всё" 2 часть

Название: Специальность - "Знать всё"
Автор: Relictum_mores
Бета: Rekky
Статус: в процессе
Персонажи: Майкрофт Холмс, Шерлок Холмс, Англия
Жанр:Ангст, Драма, AU
Рейтинг: R
Предупреждение: OOC
Краткое содержание: Молодость "британского правительства"
Примечания: историчские факты могут быть сознательно изменены и подогнаны под сюжет и наоборот. <Ибо человек...(за двумя зайцами) Извиняйте, вдохновение решило что будет так - и точка.>
Отказ от прав: персонажи принадлежат Химаруе, Сэру Артуру и сценаристам Шерлока
Размещение: Разрешение в обмен на ссылку.
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/authors/3771

Лондон. Шерлок. Ночь.

Холодно, озноб пробирает до костей. Шаркающие шаги шелестом отзываются в пустом заброшенном здании, в далеко не самом респектабельном районе Лондона. На грязных разбросанных прямо на полу матрасах лежат люди, точнее, то, что от них сейчас осталось. Пустые взгляды, устремленные в никуда, с бледными изнеможёнными лицами. Когда Шезард проходит мимо них, ему кажется, что весь этот двухэтажный старый дом заполнен осунувшимися манекенами. Но стоит повернуться спиной, тут же слышится едва различимое шелестение ни к кому не обращенных разговоров, болезненного бреда, вызванного спецификой этого места.

Всё это продолжается уже несколько лет с достаточно длительными и осознанными перерывами, как кажется молодому человеку, чтобы факт происходящего нельзя было бы назвать зависимостью. С того самого дня. О нём Шезард, недавний выпускник Кембриджа, предпочел бы никогда не вспоминать, это старательно убрано в самую тёмную из комнат его дворца разума. В то далёкое крыло, куда он пообещал себе не заглядывать без крайней на то необходимости.

Сколько прошло времени с тех пор, как он оказался здесь? Несколько дней? Или же недель? Вечера становятся холоднее и выбранная одежда для слияния с местной фауной золотых рыбок уже плохо подходит. Он всегда думает, что может контролировать себя и своё состояние. Он никогда не считал себя зависимым ни тогда, ни сейчас, и точно знает, что не будет считать себя таковым и в будущем. В моменты, когда тёплая безмятежность препаратов отпускает его, и Шезард, судорожно глотая воздух, кажущийся таким ледяным, выныривает в реальность, всё еще пытаясь уверить себя, что находится здесь по делу, не потерял счёт времени. Уже скоро его разум осветит вспышка ликования от раскрытия очередного запутанного преступления Скотленд-Ярда. Натыкаясь на сломанные стулья в захламленном притоне, шарахаясь от нестерпимо яркого дневного света, пробивающегося сквозь разбитые грязные стёкла, или лишенный зрения топкой темнотой полуночи. Сдирая в кровь кожу на костяшках пальцев о старые кирпичные стены, исписанные междометиями и разрисованные абстракциями черной, словно сажа, краской. Пытаясь обломком карандаша написать на заканчивающимся обрывке кремовой бумаги из молескина неровным паркинсоновым подчерком в столбик латинские названия препаратов и их дозировки. Стараясь успеть до следующего погружения в бесшумную бархатную тьму.
Светло-голубые глаза с мелкими точками зрачков, хотя уже час ночи, время, наполненное шорохами и редкими глухими вскриками, вновь устало закрываются. Он уже не может слышать угрюмый вой приближающихся полицейских сирен, от которого вздрагивают верзилы на входе. Надсадный звук правопорядка, от которого болезненно блестящие глаза находящихся в частичном сознании посетителей наполняются страшной тоскливой безысходностью.

Молодой человек открывает глаза, щурясь от беспощадного белого света ламп в коридоре дворца памяти. Какая же дверь нужна ему, чтобы решить новую загадку? За какой из них его ждёт долгожданный ответ? Со стороны он похож на охотящегося зверя. Плавными шагами он ходит от одной двери к другой, не решаясь взяться за старые латунные ручки, лишь тянет к ним длинные пальцы музыканта.

- Шерлок! – обрывает ход его мыслей грубый окрик до боли знакомого голоса за спиной. Движения тут же становятся рваными, он чуть было не спотыкается на ровном месте.

- Не сейчас, - недовольно произносит Холмс младший, нетерпеливо отмахиваясь рукой. Не повернувшись к незванно возникшему собеседнику. Но здание уже сотрясается, словно от девятибалльного землетрясения, и все предметы, вздрагивая, становятся расплывчатыми и зыбкими, словно туман.

Он проводит бледной рукой напротив себя в надежде отогнать марево. Но когда оно рассеивается, его вновь захлёстывает озноб от реальности. В мечущемся желтом свете полицейских фонариков склоненное над лежащим Шерлоком лицо Майкрофта кажется старше, чем оно есть. На нём застыло выражение плохо скрываемого отвращения, даже за воротник куртки он держит брата в перчатке, как будто боясь запачкать руки. Холмс младший медленно моргает, пытаясь сфокусировать взгляд на брате. На барабанные перепонки обрушивается шквал звуков: завывание сирен, мужской мат и женский пронзительный визг, топот тяжёлых форменных ботинок и хруст разбитого под ними стекла.

- Где он?! – по узким губам родственника читает всё ещё оглохший молодой человек. Но отвечать не хочется, он почти нашёл ответ, не доставало пары мгновений для решения этой кажущейся бесконечной задачи.

- Уйди, - хрипло рычит Шерлок, пытаясь стряхнуть цепкие руки брата, но тело всё еще плохо повинуется. Его окутывает аромат дорогого парфюма - тяжёлое, согревающее сандаловое дерево и безмятежная английская лаванда.

- Список, Шерлок… - неумолимо повторяет Майкрофт ледяным тихим голосом. Совсем не вовремя Шезарду приходит лукавая мысль, что, если бы не было так шумно, люди в радиусе десяти метров покрылись бы толстым слоем инея от такого тона.

- Катись ты к чёрту! – выплёвывает он с издевательской полуухмылкой в побелевшее от гнева лицо молодого чиновника. Наконец, сумев подчинить себе хотя бы правую руку, Холмс младший небрежно толкает нависшего над ним брата в грудь. Получается достаточно сильно, чтобы тот чуть отстранился. Другой же он нашаривает у себя в кармане исписанный клочок бумаги и бросает его в сторону Холмса старшего, который тут же ослабляет хватку и переключает своё внимание на документированную глупость младшего брата. Ему нужна пара секунд для того, чтобы произвести анализ медикаментов и расчёт принятой дозы.

- В больницу. Немедленно, - бросает он приказным тоном ближайшему полицейскому, повелительно махнув при этом кистью в сторону лежащего на полу брата. По-прежнему не снимая чёрных перчаток, Майкрофт педантично складывает лист вчетверо, чуть подрагивающими руками и убирает его во внутренний карман дорогого пальто. Страж правопорядка уважительно кивает, но всё равно, прежде чем начать выполнять поручение, переводит взгляд на замершего за спиной сотрудника правительства сержанта. Тот тут же выдаёт короткий жест, который должен обозначать «немедленно», выразительный взгляд карих глаз блуждает от Холмса старшего к замешкавшемуся подчиненному.

Прежде чем Шерлок успевает вновь начать протестовать, его жестко и умело подхватывают под руки, начиная безцеремонно волочить в сторону выхода сквозь творившийся вокруг хаос разгрома полицией очередного притона. Уже при погрузке в скорую, он, всё еще находясь в сознании, пытается что-то заявить в сторону Холмса старшего, но приступ рвоты не даёт ему этого сделать. Взгляд Майкрофта на секунду обращается к иссиня-чёрному небу над головой, словно спрашивая, за что ему всё это достаётся. Стоящий рядом сержант Грегори Лестрейд тактично делает вид, что всё его внимание занято подсчетом задержанных. Он не сразу замечает, что внимание Холмса старшего обращено на него.

- Мистер Лестрейд, считаю, что мне не стоит напоминать вам… - чиновник делает многозначительную паузу, и в его серых глазах сталью блестит недосказанное продолжение фразы.

- Я всё понимаю, мистер Холмс. В протоколе не будет ненужных имён и истинной цели этой операции, - глухо отзывается брюнет. С каждым годом их странного знакомства ему всё труднее выдерживать взгляд человека, власть которого растёт год от года, быстрее, чем звание самого полицейского.

Он ловит себя на неприятной для самолюбия мысли, что смог сделать глубокий вдох, лишь когда машина с парамедиками увозит обоих Холмсов прочь от этого проклятого места, оставляя будущего инспектора Скотленд-Ярда стоять под начинающимся дождём, с мечущимися сине-красными всполыхами полицейских мигалок на усталом лице.

@музыка: Blackmore's Night – Writing on the wall

@темы: BBC, Sherlock, сериалы, фанфикшен, беспокойный автор, hetalia, APH

---

Специальность - "Знать всё" 1 часть

Название: Специальность - "Знать всё"
Автор: Relictum_mores
Бета: Rekky
Статус: в процессе
Персонажи: Майкрофт Холмс, Англия
Жанр:Ангст, Драма, AU
Рейтинг: R
Предупреждение: OOC
Краткое содержание: Молодость "британского правительства"
Примечания: историчские факты могут быть сознательно изменены и подогнаны под сюжет и наоборот. <Ибо человек...(за двумя зайцами) Извиняйте, вдохновение решило что будет так - и точка.>
Отказ от прав: персонажи принадлежат Химаруе, Сэру Артуру и сценаристам Шерлока
Размещение: Разрешение в обмен на ссылку.
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/authors/3771

Ан­глия. Итон. Рож­дес­тво.

На ули­це шёл круп­ный ос­ле­питель­но бе­лый снег. Его ас­си­мет­ричные хлопья, сос­то­ящие из мно­гог­ранных сне­жинок, раз­би­вались на лег­чай­шую иголь­ча­тую се­реб­ря­ную пыль о кар­ми­ново-се­рую брус­чатку дво­ра, за­сыпа­ли ста­рые кир­пичные пос­трой­ки древ­не­го кол­леджа, неп­ри­выч­но спо­кой­но­го на вре­мя зим­них ка­никул. Ти­шина — вот что Май­крофт на­учил­ся це­нить пре­выше все­го с по­яв­ле­ни­ем в их до­ме млад­ше­го бра­та. Ско­ро то­му дол­жно бы­ло ис­полнить­ся 7 лет, и с каж­дым го­дом спо­кой­ствие стар­ше­го Хол­мса все боль­ше ом­ра­чалось су­щес­тво­вани­ем Шер­ло­ка. Тот веч­но что-то ло­мал, шум­но ис­сле­довал, вры­вал­ся с кри­ками в спаль­ню к бра­ту, ме­шая чте­нию.

До пер­вой шко­лы Май­крофт счи­тал бра­та глу­пым, но пос­ле встре­чи с ос­таль­ны­ми деть­ми он был край­не удив­лен, нас­коль­ко он мог оши­бать­ся в этом пер­во­началь­ном суж­де­нии, из­ме­нив для се­бя уро­вень ин­теллек­ту­аль­ных воз­можнос­тей родс­твен­ни­ка на «глу­поват».

Сей­час же под­росток в дис­ципли­ниру­ющем те­ло и ра­зум фра­ке си­дел за чи­таль­ным сто­лом биб­ли­оте­ки Ито­на. На спин­ке ас­ке­тич­но­го, не слиш­ком удоб­но­го сту­ла ак­ку­рат­но ви­села чёр­ная ман­тия. Он про­лис­ты­вал оче­ред­ной учеб­ник фран­цуз­ско­го язы­ка, по счё­ту уже тре­тий за нес­коль­ко ча­сов, про­веден­ных в биб­ли­оте­ке.

Ес­ли уж Холмс ре­шил не у­ез­жать на рож­дес­твенские вы­ход­ные до­мой, не­об­хо­димо бы­ло про­вес­ти вре­мя с мак­си­маль­ной поль­зой. До­ма его не ос­та­вили бы в по­кое ни на ми­нуту, осо­бен­но Шер­лок — тот с по­рога при­нял­ся бы расс­пра­шивать о но­вом мес­те обу­чения стар­ше­го бра­та, пре­рыва­ясь на за­мет­ки о лю­бых из­ме­нени­ях в его внеш­ности, ма­нере раз­го­вора и во­об­ще все­го, что Холмс млад­ший мог бы за­метить. А это­го бы­ло, по­верь­те, не­мало, в наб­лю­датель­нос­ти тот не так силь­но уж и от­ста­вал от Май­кроф­та. В по­меще­нии, рас­по­ложен­ном на нес­коль­ких уров­нях, сре­ди по­лок, за­пол­ненных раз­но­об­разны­ми фо­ли­ан­та­ми са­мых раз­но­об­разных на­уч­ных из­да­ний и эпох, сей­час ни­кого не бы­ло. Холмс стар­ший нас­лаждал­ся ти­шиной и са­мым при­ори­тет­ным для се­бя за­няти­ем на бли­жай­шие го­ды, а имен­но за­поми­нани­ем как мож­но боль­ше­го объ­ема нуж­ной ин­форма­ции, ко­торая в даль­ней­шем по­может ему осу­щес­твить сей­час еще ка­жущу­юся по ам­би­ци­оз­ности дет­ской цель. По­это­му он не­доволь­но по­мор­щился, ус­лы­шав, что его у­еди­нение бы­ло так нек­ста­ти прер­ва­но раз­давшим­ся зву­ком упав­шей кни­ги и пос­ле­довав­шим за этим чь­им-то чер­ты­хань­ем в пол­го­лоса. Он бы не при­дал это­му нез­на­читель­но­му про­ис­шес­твию ни­како­го зна­чения, ес­ли бы не од­на лю­бопыт­ная де­таль. Май­крофт был уве­рен на 99%, что ник­то не вхо­дил в биб­ли­оте­ку за весь пе­ри­од его пре­быва­ния в ней. Ибо с той точ­ки, где он на­ходил­ся, был прек­расный об­зор на глав­ный вход и боль­шинс­тво про­ходов, ве­дущих в раз­личные сек­ции. И уве­рен в от­ве­те смот­ри­теля, ко­торый на воп­рос, есть ли кто-ли­бо в зда­нии из чи­тате­лей, от­ри­цатель­но по­качал го­ловой. Как и ис­клю­чал факт на­личия пер­со­нала в сек­ции, от­ку­да раз­дался звук, он лич­но был там во вре­мя по­ис­ка изу­ча­емо­го им по­собия.

Лю­бопытс­тво пе­реси­лило ме­тоди­чес­кое шту­диро­вание стол­бцов с ме­лодич­ны­ми сло­вами. И, от­вле­ка­ясь от кни­ги, пред­ва­ритель­но за­метив, на чём он ос­та­новил­ся, ито­нец гром­ко зах­лопнул из­да­ние. Холмс стар­ший по­вер­нул го­лову в сто­рону, от­ку­да раз­дался по­бес­по­ко­ив­ший его звук. И при­гото­вил­ся к то­му, что бы­ло вто­рым его са­мым лю­бимым за­няти­ем пос­ле уто­ления ака­деми­чес­кой жаж­ды зна­ния — наб­лю­дать. Воз­можно, тот, кто пот­ре­вожил его, так же был не ос­ве­дом­лен о том, что на­ходит­ся здесь не при­ват­но. А хло­пок по­жел­тевших стра­ниц неп­ре­мен­но обоз­на­чил как сам факт при­сутс­твия Май­кроф­та, так и его мес­то­нахож­де­ние. Прош­ло мень­ше ми­нуты, и со сто­роны по­лок с по­лито­логи­ей раз­да­лись раз­ме­рен­ные ша­ги, а за­тем к Май­кроф­ту вы­шел не­за­уряд­ный мо­лодой че­ловек. На пер­вый взгляд, он ка­зал­ся стар­ше, чем мог бы быть стар­ше­кур­сник или вы­пус­кник, но слиш­ком мо­лод для пре­пода­вате­ля. Пос­леднее Холмс сра­зу же от­мел из сво­их рас­сужде­ний, на ан­гли­чани­не бы­ла одеж­да, не при­чис­ля­ющая его к ть­юто­рам. Он был об­ла­чен в до­рогой клет­ча­тый кос­тюм-трой­ку тем­но-се­рого цве­та, ко­торый, нес­мотря на не­кото­рую неб­режность в об­ра­зе, выг­ля­дел при том по-ще­голь­ски. Ру­баш­ка бы­ла с круг­лым клас­си­чес­ким для уче­ника Ито­на во­рот­ни­ком и тём­но-си­ним гал­сту­ком в би­рюзо­вую по­лос­ку, что сра­зу мог­ло объ­яс­нить при­чину его мес­то­нахож­де­ния здесь, как нос­таль­ги­ру­юще­го гос­тя. Его взгляд свет­ло-зе­леных глаз оце­нива­юще про­шел по си­дяще­му пе­ред ним под­рос­тку. Ры­жева­тый со ста­ратель­но уло­жен­ны­ми во­лоса­ми и цеп­ким жи­вым взгля­дом се­ро-го­лубых глаз. От нез­ва­ного по­сети­теля так же не ук­ры­лись ман­тия кол­ледже­ра и выб­ранная кни­га. «Ти­пич­ный бук­сир» имен­но это про­чёл Май­крофт во взгля­де нез­на­ком­ца, в ко­тором стре­митель­но уга­сал ин­те­рес к его пер­со­не.

— Хо­рошая по­года, не прав­да ли, — про­из­нес Холмс, ког­да за­гадоч­ный по­сети­тель, уже бы­ло ко­рот­ко кив­нувший в знак при­ветс­твия, яв­но соб­рался ухо­дить. Тот ред­ко раз­го­вари­вал со сверс­тни­ками, и по­яв­ле­ние здесь ста­рого итон­ца по­буди­ло под­рос­тка на­чать об­ще­ние пер­вым.

— Дей­стви­тель­но так, — от­ве­тил мо­лодой че­ловек, рас­се­ян­но взгля­нув в ок­но, за ко­торым про­дол­жался сне­гопад, пе­рели­ва­ющий­ся оран­же­выми ис­кра­ми в лу­чах за­кат­но­го сол­нца. В его спо­кой­ном го­лосе Май­крофт, сра­зу же уло­вил бе­зуп­речный лон­дон­ский вы­говор.

— Опаз­ды­ва­ете на по­езд? — с веж­ли­вой по­лу­улыб­кой про­из­нёс маль­чик.

— Да… Это так за­мет­но? — меж­ду кус­тистых бро­вей мо­лодо­го че­лове­ка про­лег­ла глу­бокая мор­щи­на, но он про­дол­жил смот­реть на зас­не­жен­ный двор.

— У вас ру­ка по­тяну­лась к ча­сам, пе­ред тем, как вы от­ве­тили про по­году. Но вы их не дос­та­ли, толь­ко по­шеве­лили паль­ца­ми, при этом по­мор­щившись. Это от до­сады. Вы зна­ете, что не ус­пе­ва­ете и всё же хо­тели ещё раз пос­мотреть на ци­фер­блат, — от­ве­тил стар­ший брат Шер­ло­ка. В его гла­зах по­яви­лась ис­корка азар­та, ему нра­вилось, что со­бесед­ник вни­матель­но его слу­шал, да­же от­влёк­ся от со­зер­ца­ния ули­цы.

— Вы наб­лю­датель­ны, мо­лодой че­ловек, — нег­ромко про­из­нес ан­гли­чанин за­дум­чи­во по­терев пе­рено­сицу. В его гла­зах при этом про­мель­кну­ло неч­то, от­че­го мо­лодой Холмс сра­зу по­нял — ха­рак­тер у со­бесед­ни­ка да­лёк от ров­но­го. В его об­ра­зе клас­си­чес­ко­го джен­тель­ме­на, по-ан­глий­ски ла­конич­ном, бы­ло что-то бун­тар­ское, хо­рошо скры­ва­емое, но нет-нет и прог­ля­дыва­ющее на­ружу дь­яволь­ским огонь­ком.

— А еще, поз­во­лю се­бе за­метить, у вас до­воль­но лю­бопыт­ное хоб­би, — ос­ме­лев, от­ме­тил ито­нец. Ан­гли­чанин при­под­нял кус­тистую тём­но-пше­нич­но­го цве­та бровь, и, рас­це­нив это как знак про­дол­жать оз­ву­чивать, под­росток про­из­нёс, — Вы­шива­ние, ва­ши ру­ки… Па­лец ис­ко­лот ос­трым тон­ким пред­ме­том и ед­ва за­мет­ная омо­золе­лость. Так бы­ва­ет от час­то­го ис­поль­зо­вания иг­лы.

Мо­лодой че­ловек из­дал звук, по­хожий на одоб­ри­тель­ное хмы­канье. Мед­ленно по­качав­шись с пят­ки на но­сок о чем-то раз­мышляя, он приб­ли­зил­ся к сто­лу Хол­мса и при­сел на край ря­дом с ним.

— И ка­кую же спе­ци­аль­ность вы выб­ра­ли для се­бя? Хо­тите стать прос­лавлен­ным сы­щиком? — улыб­нулся нез­на­комец, заг­ля­нув в гла­за под­рос­тку. С ли­ца то­го, сра­зу же про­пала по­лу­ух­мылка. Гу­бы под­жа­лись от оби­ды, в точь-точь, как это бы­ва­ет у взрос­лых.

— Нет, это бы­ло бы для ме­ня слиш­ком прос­то и не­ин­те­рес­но. Я мо­гу боль­ше, чем… — он осек­ся, ло­вя се­бя на мыс­ли, что хо­тел ска­зать, что это го­дит­ся лишь для его млад­ше­го бра­та. То­му ста­ла нас­ку­чивать идея стать пи­ратом и он, стя­нув у от­ца лу­пу, во­об­ра­жал се­бя сы­щиком. Пос­то­ян­но ана­лизи­руя грязь, ко­торую при­носил на ла­пах его лю­бимый бес­толко­вый ир­ланд­ский сет­тер. Но, ви­димо, так­тичный слу­шатель не при­дал этой за­мин­ке осо­бого зна­чения, кач­нув го­ловой в знак ожи­дания про­дол­же­ния.

— Я ста­ну по­лити­ком, — вы­дох­нул Май­крофт, он пом­нил, как на это про­ре­аги­рова­ли ро­дите­ли, не вос­при­няв пер­вый раз его фра­зу серь­ез­но. А он, как и все в его воз­расте, тог­да был край­не расс­тро­ен, что к его вы­бору от­неслись, как к идее ре­бён­ка. Но че­ловек, вни­матель­но слу­шав­ший его, ни­как не про­явил сво­его удив­ле­ния на за­яв­ле­ние мо­лодо­го итон­ца.

— Зна­чит, клуб «Поп», за­тем окон­ча­ние хо­роше­го уни­вер­си­тета с от­ли­чи­ем и служ­ба во бла­го Ан­глии в ми­нис­терс­тве, так… — за­дум­чи­во про­дол­жил тот, без те­ни нас­мешки под ут­верди­тель­ный ки­вок Хол­мса, на ще­ках ко­торо­го прос­ту­пил ру­мянец.

— Ар­тур, — пос­ле нес­коль­ких се­кунд мол­ча­ния пред­ста­вил­ся ан­гли­чанин, до­вери­тель­но про­тянув ру­ку Хол­мсу. В не­ров­ном ос­ве­щении са­див­ше­гося сол­нца под­рос­тку по­чуди­лось, что тыль­ная сто­рона ла­дони со­бесед­ни­ка бы­ла в сет­ке ста­рых шра­мов. Но на­важ­де­ние ис­чезло так же быс­тро, как и по­яви­лось.

— Май­крофт, — от­ве­тил Холмс на при­ветс­твие креп­ким ру­копо­жати­ем, ста­ра­ясь при этом выг­ля­деть уве­рен­ным. Он по­чувс­тво­вал, что про­ис­хо­дит что-то важ­ное. В гла­зах цве­та лай­ма Ан­глии чи­талось одоб­ре­ние ре­ак­ци­ей маль­чи­ка.

— Что ж, Май­крофт, мне по­ра ухо­дить. Но мы ещё встре­тим­ся. Неп­ре­мен­но, — за­дум­чи­во про­из­нёс Кёр­кленд, ещё раз отс­тра­нён­но пос­мотрев на со­бесед­ни­ка. Тот ещё не мог знать, что имен­но пре­под­не­сёт ему жизнь. Но Ан­глия мог уло­вить уже тог­да, что этот гор­дый, хо­тя и ли­шен­ный чес­то­любия под­росток, на са­мом де­ле лю­бящий брат и при­мер­ный сын, спо­собен на мно­гое, как в дос­ти­жении сво­ей це­ли, так и слу­жа оте­чес­тву.


Обос­нуй:

...и тём­но-си­ним гал­сту­ком в би­рюзо­вую по­лос­ку, что сра­зу мог­ло объ­яс­нить при­чину его мес­то­нахож­де­ния здесь, как нос­таль­ги­ру­юще­го гос­тя. знак от­но­шения к быв­шим уче­никам Ито­на (Old Etonians).

От нез­ва­ного по­сети­теля так же не ук­ры­лись ман­тия кол­ледже­ра... King’s Scholars 70 сту­ден­тов, чье обу­чение оп­ла­чива­ет­ся из средств уни­вер­си­тета. Мой хэд­ка­нон: Май­крофт из дос­та­точ­но обес­пе­чен­ной семьи, но ему бы­ло прен­цы­пи­аль­но пос­ту­пить на "бюд­жет".

...клуб «Поп»... опять же хэд­ка­нон для Хол­мса до­воль­но зак­ры­тое ми­ни-об­щес­тво в Ито­не, из ко­торых выш­ли мно­гие по­лити­чес­кие де­яте­ли.

@музыка: Morten Harket – Brother

@темы: BBC, Sherlock, сериалы, фанфикшен, беспокойный автор, hetalia, APH

---

Clone (TV series) 2008 BBC

Это прелесть, прелесть с отличным английским юмором.

Рекомендуется, как вариант развлечения на вечер после работы - 6 эпизодов сарказма и милоты.

десерт

@темы: Mark Gatiss, мысли вслух, BBC, английский юмор, сериалы

---

The Vesuvius Club. A Bit of Fluff

О вредности больших ожиданий от книги.

Когда я начала читать это произведение Марка, у меня было представление что сейчас непременно будет что-то "шерлоковское". С дедуктивными методами, тонкой игрой гениального злодея и т.д. И это заблуждение "ожидание подобного", скорее даже аля фанфикшена от любимого на данный момент сценариста, вот к чему привело.

Клуб Везувий - самостоятельное произведение, наполненное сарказмом с классическим приключенческим сюжетом можно даже сказать зарисовка, чем полноценное, ведь за ним следует графическая новелла.
После пары глав мне вспомнилось интервью Гэтисса, где его спросили: "чем вы похожи с Майкрофтом?" "Разве что презрением к человечеству", - ответил Марк. Извиняйте, не помню дословно.
После окончания знакомства с книгой захотелось взять оригинал и посмотреть насколько исказил его сей перевод. Т.к. иногда встречались так построенные фразы, что ну не мог так Гэтисс написать, зная его исключительную любовь к грамматике.

Двойственное ощущение от прочитанного. Скорее понравилось, чем нет. Но и не то, что захотелось бы перечитать.

@темы: Mark Gatiss, книги, мысли вслух, читаем в метро

---

War & Peace

Посмотрела 1-ую серию. И не понравилось, совсем. Даже ради украшений Петра Аксенова, смотреть это сейчас мучительно.

И дело здесь даже не в том, что сериал для англичан не мог получиться каноничным, они даже акцентируют внимание на строго выбранных героях.
Качество картинки, манера съёмки. Все это приносит разочарование. BBC, но ты ведь можешь делать красиво, что произошло теперь? Другая страна, персонажи, сложность характеров, другой менталитет? Что?

Смотреть, конечно буду. Но нет удовольствия, нет эстетичности.

А красота это в исторических сериалах многое, уж поверьте)

@темы: эстеты, мысли вслух, сериалы, точтодорого, BBC one, War & Peace

---

Название: Разведчики не сдаются
Автор:  Relictum_mores
Бета: Rekky
Размер: 6 стр
Статус: завершен
Персонажи: Германия, Пруссия, упоминается Россия
Жанр:Ангст, Драма, Психология
Рейтинг: R
Предупреждение: OOC
Краткое содержание: Страна знает каждого своего человека...
Примечания: историчские факты могут быть сознательно изменены и подогнаны под сюжет и наоборот. <Ибо человек...(за двумя зайцами) Извиняйте, вдохновение решило что будет так - и точка.>
Отказ от прав: персонажи принадлежат Химаруе.
Размещение: Разрешение в обмен на ссылку.
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/authors/3771


Чем вы­ше Виль­гельм Штольц прод­ви­гал­ся по карь­ер­ной лес­тни­це Треть­его Рей­ха, тем ак­ку­рат­нее он вы­мерял каж­дое свое дей­ствие и ста­рал­ся точ­нее взве­шивать каж­дую про­из­не­сен­ную им фра­зу. Он дав­но вжил­ся в не­навис­тное со­вет­ской ду­ше ло­гово на­циз­ма. Ав­то­матизм, по­жалуй, опас­нее все­го в ра­боте раз­ведчи­ка. Над каж­дым хо­дом, к ка­ким бы за­ман­чи­выми пер­спек­ти­вами он не при­водил, не­об­хо­димо иметь власть ра­зума. Сей­час все это ка­залось про­пис­ны­ми ис­ти­нами, ког­да он сроч­но нап­равлял­ся на Принц-Аль­брехт-Штрас­се, дом 6.

Обыч­ная слу­жеб­ная по­ез­дка по ра­боте, в стан к од­ним из са­мых рев­ни­вых на ми­лость фю­рера со­рат­ни­кам тай­ной по­лиции, к од­но­му из 7 уп­равле­ний, сос­тавля­ющих еди­ную сис­те­му без­жа­лос­тно­го РСХА. Но Алек­сандр Ша­тов чувс­тво­вал, что здесь что-то не так. Вы­зов расс­тра­ивал пла­ны о встре­че со связ­ным для пе­реда­чи, край­не важ­ной ин­форма­ции в Центр. И пе­ред тем, как спус­тить­ся в ма­шину, он про­верил пер­вым де­лом вер­сию о рас­кры­тии свя­зис­та. Но по дан­ным его аген­тов ни­чего по­доб­но­го не мог­ло про­изой­ти. Вто­рой вер­сии у Са­ши еще не бы­ло. И по­ка Бер­лин се­рым мо­ноли­том зда­ний мель­кал за ок­ном ма­шины, он ус­тро­ил се­бе моз­го­вой штурм.

Про­шед­шие нес­коль­ко дней бы­ли на ред­кость спо­кой­ны­ми, нас­толь­ко, нас­коль­ко они мо­гут быть у че­лове­ка, ра­бота­юще­го в од­ном из от­де­лов аб­ве­ра. Ни­каких взыс­ка­ний от ру­ководс­тва. Да­же под­ля­нок от кон­ку­рен­тов со сто­роны па­лачей, ко­ими он счи­тал гес­та­по, не бы­ло. Толь­ко ме­тодич­ная ра­бота в са­мом сер­дце гнез­да чер­ной змеи, с ко­торой пря­мо сей­час, ког­да карь­ерист Штольц веж­ли­во про­пус­ка­ет от­ряд гит­ле­рюгенд, ве­дет борь­бу его род­ной со­вет­ский на­род. Без­жа­лос­тно унич­то­жа­ющей ина­комыс­ля­щих с еще боль­шей точ­ностью, ког­да га­дина по­няла, что нель­зя зах­ва­тить СССР мол­ни­енос­ной кам­па­ни­ей, так хо­рошо от­то­чен­ной на ев­ро­пей­ских стра­нах.

У вхо­да на мра­мор­ной лес­тни­це мрач­но­го зда­ния «бер­лин­ской лу­бян­ки» его уже ждал мо­лодой че­ловек в фор­ме СС. То­ном, не поз­во­ля­ющим до­пол­ни­тель­ных воп­ро­сов, он поп­ро­сил сле­довать за ним. По­ражен­ный наг­лостью че­лове­ка с глад­ки­ми по­гона­ми на се­рой по­левой фор­ме, Виль­гельм пос­ле­довал за ним к спус­ку, ве­дуще­му на цо­коль­ный этаж. В то же вре­мя сде­лать ему рез­кий вы­говор он то­же не мог. У сол­да­та вер­махта на шее бы­ла лен­та в цве­тах рей­ха с крес­том, что рез­ко дис­гармо­ниро­вало с уни­фор­мой, ли­шен­ной зна­ков от­ли­чия и при­над­лежнос­ти к вы­соко­му зва­нию.

Там он ни­ког­да не был, но да­же сре­ди ра­бот­ни­ков раз­ведки о под­ва­ле ве­домс­тва Мюл­ле­ра хо­дили ис­клю­читель­но бы­лин­но­го ти­па сплет­ни. Кто-то го­ворил о пы­точ­ных ка­мерах в сти­ле сред­не­веко­вой ин­кви­зиции, кто-то - о под­земных пе­рехо­дах до со­сед­не­го Рей­хсуп­равле­ния, спе­ци­аль­но пос­тро­ен­ных для удобс­тва пе­ред­ви­жения меж­ду дву­мя ве­домс­тва­ми Гей­дри­ха, так лю­бив­ше­го эф­фек­тные по­яв­ле­ния. В лю­бом слу­чае, прав­ди­вым был лишь то факт, что пос­ле спус­ка сот­рудник по­падал на жес­то­чай­ший кон­троль­ный пункт, ох­ра­ня­емый дву­мя чле­нами СД в зва­ни­ях не ни­же стар­ших офи­церов.

На кон­тро­ле Штоль­ца поп­ро­сили предъ­явить лич­ное ору­жие и тща­тель­но све­рили дан­ные до­кумен­тов с за­пися­ми в жур­на­ле. Лишь пос­ле это­го дверь, раз­де­ля­ющая ко­ридор, бы­ла от­кры­та. И он с еще бо­лее тя­желым пред­чувс­тви­ем про­дол­жил сле­довать за эсе­сов­цем, рас­смат­ри­вая его ши­рокую спи­ну с иде­аль­ной во­ен­ной вып­равкой.
На кон­троль­ном пун­кте у нем­ца не спро­сили до­кумен­тов и, толь­ко за­видя стран­но­го соп­ро­вож­да­юще­го, в их из­вечно прит­ворно за­воло­чен­ных през­ри­тель­ным рав­но­души­ем гла­зах на миг проб­лесну­ли раб­ская пре­дан­ность и вос­хи­щение. А са­ми штур­мбан­фю­реры по­доб­ра­лись, встав на­вытяж­ку, слов­но уви­дев пар­тий­ное ру­ководс­тво.
Ко­ридор был из­ви­лис­тым и дос­та­точ­но ши­роким, что­бы в нем мог­ли раз­ми­нуть­ся два че­лове­ка. Сей­час Алек­сан­дру сле­дова­ло ре­шить глав­ней­шую за­дачу. Пос­та­рать­ся вос­поль­зо­вать­ся сво­им пре­иму­щес­твом, на­пасть на нем­ца сза­ди, и пос­та­рать­ся выб­рать­ся из зда­ния в об­ход СД или про­дол­жить сле­довать за ним до пун­кта наз­на­чения, де­лая вид, что ни­чего не про­изош­ло. Из­редка на их пу­ти встре­чались две­ри, ос­ве­щен­ные тус­клы­ми бе­лыми лам­па­ми, ко­торые яв­ля­лись здесь единс­твен­ным ис­точни­ком све­та. С чер­ны­ми пус­ты­ми таб­личка­ми. Ви­димо те, кто ими поль­зо­вались, опоз­на­вали нуж­ную, от­счи­тав её от вхо­да.

Еще раз об­ду­мав свои дей­ствия за пос­ледний ме­сяц пре­быва­ния в Бер­ли­не и не най­дя да­же ма­лей­ших за­цепок, бла­года­ря ко­торым его мог­ли прив­лечь к от­ветс­твен­ности, Штольц ре­шил для се­бя, что не бу­дет на­падать на нем­ца, по край­ней ме­ре, по­ка не уз­на­ет, из-за че­го он на­ходит­ся здесь.
- Про­ходи­те, - ти­хо про­из­нес спут­ник, тол­кая пе­ред ним од­ну из иден­тичных две­рей и про­пус­кая Виль­гель­ма впе­ред.
По­меще­ние за ней бы­ло не­ожи­дан­но боль­шо­го раз­ме­ра для под­ва­ла, хо­тя и с низ­ким по­тол­ком. На сте­не нап­ро­тив вхо­да ви­села кар­та ми­ра во всю вы­соту ком­на­ты, уты­кан­ная раз­ноцвет­ны­ми флаж­ка­ми. Они от­ме­чали ли­нии фрон­та и раз­ли­чались для ок­ку­пиро­ван­ных тер­ри­торий по цве­там. Спря­тан­ный где-то в глу­бине ду­ши Алек­сандр Ша­тов улыб­нулся, уви­дев, что вой­ска его Ро­дины тес­ни­ли не­мец­кие вой­ска к вос­точным зем­лям Рей­ха. Окай­мляя её с двух сто­рон, ви­сели фла­ги Гер­ма­нии и вер­махта, на ко­торых в по­лум­ра­ке рез­ко вы­деля­лись уг­ло­ватые пра­вос­то­рон­ние свас­ти­ки.

Око­ло бо­ковых стен друг нап­ро­тив дру­га рас­по­лага­лись два оди­нако­вых ра­бочих сто­ла, на ко­торых с не­мец­кой ак­ку­рат­ностью ле­жали лис­ты до­кумен­тов, на­поми­на­ющих со сто­роны реб­ристые мо­ноли­ты бу­маж­ных ко­лонн. Ря­дом с ни­ми на­ходи­лись чёр­ные глы­бы те­лефон­ных ап­па­ратов. Сле­ва за сто­лом ни­кого не бы­ло. Спра­ва раз­ли­чима фи­гура че­лове­ка в фор­ме люф­тваф­фе, вни­матель­но всмат­ри­вав­ше­гося в до­кумент, скры­ва­юще­го от во­шед­ших его ли­цо. Из-за лис­тов бу­маги вып­лы­вали мед­ленно та­ющие ко­леч­ки си­гарет­но­го ды­ма. Ви­димо, лет­чик на­чал ку­рить не­дав­но. За­пах креп­ко­го та­бака еще не ус­пел рас­простра­нить­ся на всё по­меще­ние и был ощу­тим лишь за па­ру мет­ров от сто­ла.
- Виль­гельм Штольц, я по­лагаю, - хо­лод­но про­из­нес лет­чик, бро­сив быс­трый оце­нива­ющий взгляд по­верх бу­маг на во­шед­ше­го сос­лу­жив­ца. Эсэ­совец мол­ча за­нял мес­то за про­тиво­полож­ным сто­лом и, нер­вно пос­ту­чав кон­чи­ками паль­цев по его крыш­ке, при­тянул к се­бе ис­черкан­ный лист бу­маги.

- Да, чем мо­гу быть обя­зан? – за­нимая нас­ту­патель­ную так­ти­ку, отоз­вался Алек­сандр, без пред­ло­жения при­сесть, рез­ко плюх­нувшись на стул ря­дом со сто­лом го­ворив­ше­го. Для еще боль­ше­го по­каза­тель­но­го пре­неб­ре­жения к обо­им, как и по­лага­лось ему по чи­ну, раз­ведчик, не встав, гром­ко пе­ред­ви­нул­ся, что­бы в его по­ле зре­ния был и сол­дат СС.
- О вас идет мол­ва. Ис­клю­читель­но как о доб­ро­совес­тном сот­рудни­ке раз­ведки, - не за­мечая по­веде­ние мо­лодо­го че­лове­ка, про­дол­жил лет­чик, - Да­же от IV от­де­ла не пос­ту­па­ет ни­каких об­ли­ча­ющих ха­рак­те­рис­тик в ваш ад­рес. Это та­кая ред­кость, ког­да ва­ше уп­равле­ние так упор­но не справ­ля­ет­ся со сво­ими эле­мен­тарны­ми за­дача­ми.
- За этим ме­ня отор­ва­ли от за­дания. От его вы­пол­не­ния сей­час за­висит судь­ба … - На­чал Алек­сандр раз­гне­ван­ную ти­раду, про­пус­кая кол­кость в сто­рону аб­ве­ра. Но его тут же гру­бо прер­ва­ли.
- Вы очень са­мо­уве­рен­ны, для че­лове­ка, ро­див­ше­гося не в Гер­ма­нии, - вкрад­чи­во про­из­нес лет­чик, уби­рая лич­ное де­ло рус­ско­го от сво­его ли­ца.
Ка­залось, что раз­ведчик был го­тов ко все­му, но это бы­ло неп­рости­тель­ной ошиб­кой. Пе­пель­ный блон­дин с яз­ви­тель­ной улыб­кой на нес­коль­ко тон­ких блед­ных гу­бах бро­сил хит­рый взгляд че­лове­ку нап­ро­тив. Рус­ский вспом­нил это ли­цо, чуть уд­ли­нен­ное, с пра­виль­ны­ми чер­та­ми и бо­лез­ненно блед­ной ко­жей, ни­ког­да не знав­шей за­гара. Он встре­чал его мель­ком мно­го лет на­зад в прош­лой жиз­ни. Тог­да Ша­тов был сы­ном од­но­го из ве­дущих ин­же­неров, слу­жив­ше­го на ли­пец­ком по­лиго­не. Стат­ный лет­чик с не­ор­ди­нар­ной внеш­ностью жад­ным вос­торжен­ным взгля­дом оки­дывал ря­ды но­вых рус­ских са­моле­тов. Па­мять, ви­димо, под­ве­ла Ша­това, да­же спус­тя сколь­ко лет, ему по­каза­лось, что не­мец ни­чуть не из­ме­нил­ся.
- Моя ро­дина - это не то мес­то, что от­ра­жено в досье. А что на­писа­но кровью пред­ков в мо­ем сер­дце – Ты­сяче­лет­ний Рейх, - с жа­ром про­дол­жил Алек­сандр, нес­коль­ко ус­по­ко­ен­ный не­пог­ре­шимостью дан­ных в до­кумен­те.
- Кровью? У нас как раз воз­никли сом­не­ния в её чис­то­те… Люд­виг, по­дай мне, по­жалуй­ста, ам­пу­лу, - об­ра­тил­ся к нем­цу нап­ро­тив прус­сак, глу­боко за­тяги­ва­ясь си­гаре­той и не­так­тично вы­пус­кая си­зое об­ла­ко ды­ма в сто­рону рус­ско­го.
- Она у те­бя в сто­ле. И по­жалуй­ста, Гил­берт, пе­рес­тань ку­рить. – с ак­центом на пос­ледней фа­зе глу­хо про­из­нес сол­дат СС. Он не­нави­дел та­бач­ный дым с воз­вра­щения в 1918 го­ду в Бер­лин, ког­да он нес­коль­ко дол­гих ча­сов про­вел вмес­те с воз­вра­ща­ющи­мися сол­да­тами в про­курен­ном ва­гоне. Где за­пах па­пирос въ­ел­ся в его па­мять, как за­пах от­ча­яния, по­раже­ния.
- Да как вы сме­ете!!! Ва­ше зва­ние и но­мер час­ти! – не сдер­жав на­катив­ший ярос­ти от ос­корби­тель­но­го по­веде­ния со­бесед­ни­ка про­рычал Штольц, при­под­ни­ма­ясь со сту­ла.

Но прус­сак, не наг­ра­див его да­же взгля­дом, за­нял­ся по­ис­ком ам­пу­лы, гром­ко отод­ви­гая при этом ящи­ки.

- Вы что, ог­лохли?! – вып­ря­мив­шись в пол­ный рост, на­жал Алек­сандр, сбра­сывая со сто­ла од­ну из кип бу­маг. Лис­ты раз­ле­телись по по­меще­нию, слов­но стая ис­пу­ган­ных бе­лых го­лубей на Алек­сандрплац.

За спи­ной пос­лы­шал­ся звук отод­ви­га­емо­го эсэ­сов­цем сту­ла. И, на­ходясь во взвин­ченном сос­то­янии «пра­вед­но­го не­годо­вания» ос­кор­блен­но­го офи­цера, Алек­сандр уже на­де­ял­ся на ко­рот­кую, но эф­фектив­ную дра­ку. Его ру­ка уже дав­но ле­жала на ру­ко­ят­ке пис­то­лета. Ос­та­валось лишь из­ба­вить­ся на вы­бор от од­но­го из про­тив­ни­ков и най­ти спо­соб выб­рать­ся от­сю­да, ми­новав ох­ра­ну.

- Хо­рошо, что ты встал. По­дой­ди…- прус­сак отор­вался от ящи­ка и пе­реби­рал в длин­ных паль­цах стек­ляшку с ру­бино­вой жид­костью внут­ри.
Не ра­зоб­рав, к ко­му об­ра­щены эти сло­ва, Алек­сандр по­дал­ся к Гил­берту, но его тут же гру­бо схва­тили же­лез­ной хват­кой за пле­чо, от­бра­сывая на­зад.
- Си­деть! От­ве­чать толь­ко на за­дава­емые воп­ро­сы. – ме­чущие мол­нии, прон­зи­тель­но го­лубые гла­за Люд­ви­га нед­вусмыс­ленно на­мека­ли на пос­ледс­твия не­пови­нове­ния не ху­же ус­трем­ленно­го на рус­ско­го длин­но­го ду­ла валь­те­ра. А поз­во­лить се­бе быть зас­тре­лен­ным дву­мя яв­ны­ми про­вока­тора­ми в под­ва­ле гес­та­по со­вет­ский раз­ведчик не мог се­бе поз­во­лить. Ви­дя, что тот не со­бира­ет­ся боль­ше пре­рекать­ся, сол­дат СС опус­тил ору­жие и встал ря­дом с пе­пель­ным блон­ди­ном.
- Ты уве­рен? – про­дол­жил раз­го­вор с нем­цем прус­сак, не по­казав­ший ни­чем своё от­но­шение к про­изо­шед­ший сце­не. Он дер­жал се­бя с эсэ­сов­цем пок­ро­витель­ствен­но, с при­сущей за­нос­чи­востью по­томс­твен­но­го юн­ке­ра.
- Со­вер­шенно, - глу­хо отоз­вался не­мец, ки­вая в сто­рону ам­пу­лы, - Штольц, вы сда­вали вче­ра в мед­пун­кте кровь?
- Да, - не­мед­ленно от­ве­тил Виль­гельм, мыс­ленно ру­гая се­бя за пос­пешность. Но всё же, что здесь та­кого? Про­вер­ки на ин­фекции пос­ле вы­пол­не­ния опе­раций за пре­дела­ми стра­ны бы­ли дос­та­точ­но обы­ден­ным де­лом. В не­воз­можнос­ти по­роча­щих по­ложи­тель­ных ре­зуль­та­тов на них он был убеж­ден на 100%.
Прус­сак при­щурил тем­ные, ли­шен­ные в по­лум­ра­ке цве­та гла­за, ма­шиналь­но поп­ра­вив ры­цар­ский крест на шее.
- Би­ог­ра­фия ро­дите­лей, крат­ко, - при­казал он. И чет­кий от­вет Штоль­ца, на­конец, вы­вел его из се­бя. Прус­сию взбе­сило, что тот так упо­ен­но врет ему в ли­цо. Он знал каж­до­го из сво­их жи­телей, да­же не жив­ших на его тер­ри­тории. И о Штоль­це он мог ска­зать точ­но – он не из его лю­дей. Не толь­ко по­тому, что па­мять, да­же спус­тя день, не наш­ла в ги­гант­ских кла­довых двор­ца па­мяти све­дения о Виль­гель­ме. Но и по­тому, что он лич­но знал ука­зан­ную жен­щи­ну, ко­торую он вы­давал за мать в сво­ей ан­ке­те. Она не мог­ла иметь де­тей. Ни­ког­да…
- Зна­ете, ка­кой за­пах у кро­ви че­лове­ка Треть­его Рей­ха? – по­мол­чав не­кото­рое вре­мя, про­шеп­тал Вос­ток, мед­ленно вы­ходя из-за сто­ла и приб­ли­жа­ясь к рус­ско­му. - Она пах­нет го­рячим же­лезом во­ен­ных це­хов и чер­ной уголь­ной пылью. Тер­пкой ам­брой, наг­ре­той на сол­нце смо­лы ян­та­ря. И мок­ры­ми ду­бовы­ми дос­ка­ми до блес­ка от­по­лиро­ван­но­го сто­ла, на ко­торые про­лили луч­шее в ми­ре свет­лое пи­во. Жа­реной соч­ной сви­ниной и горь­ким аро­матом ва­силь­ков.

Ес­ли бы не со­вер­шенно серь­ез­ное ли­цо Люд­ви­га, за­мер­ше­го, сло­во ка­мен­ное из­ва­яния за пле­чом упо­ен­но­го сво­ей речью прус­са­ка. Алек­сандр бы ре­шил, что его ра­зыг­ры­ва­ют и это все­го лишь оче­ред­ная про­вер­ка. В край­нем слу­чае он мог пред­по­ложить, что прус­сак - прос­то спя­тив­ший псих.

- А ва­ша? – пла­тино­вый блон­дин раз­да­вил стек­ло в паль­цах. Брез­гли­во пре­под­нёс лай­ко­вую чер­ную пер­чатку, спас­шую его от по­резов, к ли­цу. Его плав­ные, слов­но у кра­дуще­гося хищ­но­го зве­ря, дви­жения ста­ли бо­лее рез­ки­ми и уг­ло­ваты­ми. От­че­го он все бо­лее ста­новил­ся по­хожим на буй­но­го по­мешен­но­го.
- Хо­лодом да­леко­го за­полярья и спе­лой зо­лотой пше­ницей, глу­боки­ми се­вер­ны­ми ре­ками с ле­дяной во­дой. Све­жим за­пахом бес­край­ней тай­ги и… вод­кой. Пос­ле это­го вы сме­ете го­ворить, что вы не­мец? – ли­цо Гил­берта по­пало под свет вклю­чен­ной лам­пы. И рус­ский от­пря­нул, на­конец, рас­смот­рев не­ес­тес­твен­ный алый цвет ра­дуж­ки.
- И это мне го­ворит сен­ти­мен­таль­ный вы­родок прус­ской арис­токра­тии, из стра­ха пе­реб­равше­го с силь­но­дей­ству­ющи­ми ве­щес­тва­ми? - рас­сме­ял­ся ему в ли­цо взяв­ший се­бя в ру­ки рус­ский. Ре­шение приш­ло са­мо со­бой. Пер­вым он ре­шил уб­рать сол­да­та СС. Ког­да он нап­ра­вил на не­го за­уэр, тот да­же не ше­вель­нул­ся, хо­лод­но смот­ря на Виль­гель­ма, ни­чем не вы­давая ка­зав­ше­гося ло­гич­ным вол­не­ния. Рус­ский на­жал на ку­рок, но выс­тре­ла не пос­ле­дова­ло, лишь су­хой от­ры­вис­тый щел­чок от­сутс­твия пат­ро­нов гул­ко от­ра­зил­ся от стен. Преж­де, чем Штольц по­нял, что его окон­ча­тель­но обыг­ра­ли, прус­сак выр­вал бес­по­лез­ный за­уэр у не­го из рук, пре­неб­ре­житель­но от­бро­сив его по­даль­ше вмес­те со сво­ей гряз­ной пер­чаткой.
- Вот она ка­кая, ва­ша кровь. Та­кая же без­рассуд­ная, как у Ива­на. Веч­но ле­зете ге­рой­ство­вать, - вкрад­чи­во про­шипел он, тор­жес­тву­юще смот­ря в гла­за рус­ско­му.
- Да, вы пра­вы, еще как ле­зем, - Алек­сандр, спе­ци­аль­но ждал мо­мен­та, что­бы бди­тель­ность обо­их ста­ла рав­но ну­лю. Прус­сак, так и не ус­пел по­нять, по­чему в об­ра­щен­ном к не­му го­лосе не бы­ло стра­ха и бе­зыс­ходнос­ти, та­кой ес­тес­твен­ной сей­час для рас­кры­того вра­жес­ко­го раз­ведчи­ка. Вто­рой ко­рот­кий пис­то­лет, ко­торый так лю­били в аб­ве­ре, выс­тре­лил в упор, сте­рев с ли­ца Гил­берта ус­мешку. Его те­ло, слов­но в за­мед­ленной съ­ем­ке груз­но осе­ло на се­рый бе­тон­ный пол под­ва­ла. Вто­рого нем­ца Ша­тов ус­пел лишь за­цепить, преж­де чем его ра­зору­жили пов­торно.

За­кован­ный в кан­да­лы раз­ведчик был без соз­на­ния, наг­ражден­ный нем­цем за из­лишнюю сме­лость уда­ром ру­ко­ят­кой пис­то­лета по шее. Гер­ма­ния опус­тился на ко­лени пе­ред бра­том, тот тя­жело ды­ша, су­дорож­но хва­тал воз­дух ртом.
- Не сто­ит… Это не Бра­гин­ский же… - от­махнул­ся от по­пыт­ки по­мощи лет­чик, - На­до же, по­пал так не­удач­но.
Его ис­ка­жен­ное от силь­ной бо­ли ли­цо, ка­залось, бы­ло бе­лее раз­бро­сан­ных ря­дом бу­маг, по ко­торым от Прус­сии мед­ленно рас­полза­лось крас­ное пят­но. Чер­ты ли­ца прус­са­ка за­ос­три­лись, и, в оче­ред­ной раз пы­та­ясь вдох­нуть, он, всхлип­нув, об­мяк в ру­ках нем­ца.

Ког­да по­доб­ное слу­чилось пер­вый раз, Гер­ма­ния не ус­пел осоз­нать, что про­изош­ло. Это бы­ло, дав­но, в их пер­вую кам­па­нию. Он был сем­надца­тилет­ним маль­чиш­кой, ког­да они вмес­те по­пали под ар­тобс­трел. Сол­да­ты Люд­ви­га при­нес­ли в штаб те­ло стар­ше­го бра­та, за­вер­ну­тое до под­бо­род­ка в плащ-па­лат­ку, про­мок­шую от кро­ви. Они ска­зали, что уди­витель­но, что он еще ды­шит. Гер­ма­ния пло­хо по­нимал, что лю­ди го­вори­ли еще, на ка­кой-то миг он по­думал, что с ним об­ща­ют­ся на ка­ком-то не­из­вес­тном язы­ке. И ког­да в ти­шине уми­ра­ющий Гил­берт хрип­ло при­казал ос­та­вить их од­них, Люд­виг вы­шел из оце­пене­ния и за­рыдал так, как ни­ког­да рань­ше в сво­ей не­чело­вечес­ки длин­ной жиз­ни. Тог­да ему бы­ло страш­но до бе­зумия. Хо­тя Бай­льшмидт мно­го раз го­ворил, что бы­вало и ху­же, и лю­ди не мо­гут его убить, как обыч­но­го че­лове­ка.

И сей­час, ког­да он дер­жал Гил­берта, бе­реж­но, буд­то бо­ясь по­мешать ему вос­ста­новить­ся. Он, ви­дев­ший его «смерть» не раз и не два, ис­пы­тывал мер­зкое ощу­щение собс­твен­ной бес­по­мощ­ности и бес­по­кой­ства, что на этот раз брат не вер­нется из не­бытия. Люд­виг знал, что, каж­дый раз воз­вра­ща­ясь к жиз­ни, стра­на те­ря­ет сво­их лю­дей. Это страш­ная пла­та за бес­печность и не­ос­то­рож­ность в вой­нах, пла­та за мно­гие ве­ка мо­лодос­ти и не­уяз­ви­мос­ти. Ми­нуты тя­нулись не­поз­во­литель­но мед­ленно, пер­вый шок про­шел и Гер­ма­ния по­чувс­тво­вал ту­пую боль в за­детом пу­лями те­ле. Нуж­но бы­ло пе­ревя­зать се­бя, что­бы не те­рять собс­твен­ные си­лы, но он не мог се­бе поз­во­лить от­пустить «мер­тво­го» Вос­то­ка из объ­ятий. Но вот раз­дался рез­кий вздох, пред­ве­ща­ющий, что Прус­сия так лег­ко не мо­жет сдать­ся. Не­лов­ко дви­га­ясь, слов­но от дол­го­го сна, он по­пытал­ся под­нять­ся, опи­ра­ясь на Люд­ви­га.

- Ка­кая же тварь, - прох­ри­пел он, час­то мор­гая, ста­ра­ясь уб­рать неп­ри­ят­ную су­хость пе­ресох­шей ро­гови­цы, пи­ная ле­жаще­го рус­ско­го, - Ты ра­нен, За­пад?
- Пус­тя­ки, - не­мец чувс­тво­вал, что у не­го пре­датель­ски заб­лесте­ли гла­за. Ему дав­но уже не сем­надцать, что­бы пла­кать. И ес­ли это за­метит Вос­ток, нас­мешки бу­дут соп­ро­вож­дать его нес­коль­ко пос­ле­ду­ющих не­дель. Но сей­час Гил­берт это­го не за­метил, он за­дум­чи­во поп­равлял ис­порчен­ную уни­фор­му, рас­смат­ри­вая ле­жаще­го на по­лу раз­ведчи­ка. Не­лов­кое мол­ча­ние прер­вал рез­кий треск од­но­го из те­лефо­нов. Они зво­нили в этом ка­бине­те слиш­ком ред­ко. Тем бо­лее этот ап­па­рат внут­ренней свя­зи с ох­ра­ной.
- Я возь­му, - неб­режно мах­нув ру­кой, стар­ший Бай­льшмидт от­ве­тил с дуб­ли­ру­юще­го те­лефо­на на сво­ем сто­ле. Ви­димо, то, что он ус­лы­шал в труб­ке, его силь­но раз­до­садо­вало. Бро­сив на за­мер­ше­го нем­ца уко­риз­ненный взгляд, прус­сак от­ры­вис­то да­вал ука­зания че­лове­ку на дру­гом кон­це про­вода.
- Кто? – Люд­виг, быс­тро при­давил но­гой спи­ну рус­ско­го, ко­торый на­чал при­ходить в се­бя и за­воро­чал­ся на по­лу.
- Вар­гас млад­ший. Ему раз­ре­шено прой­ти сю­да? Не знал, что у не­го есть столь об­ширный про­пуск… - за­дум­чи­во про­из­нес Гил­берт, оки­дывая взгля­дом ком­на­ту. Бес­по­рядок, в ко­тором она на­ходи­лась, на­чал раз­дра­жать его, тем бо­лее, италь­янец не дол­жен ви­деть из­би­того плен­но­го.
- Ос­тавь, пе­реда­дим его в IV Е. Я ска­зал, что ты сам вый­дешь к Фе­личи­ано, - ус­та­ло мах­нул Прус­сия. В ком­на­ту без сту­ка заш­ли двое сол­дат СС и без лиш­них слов по­тащи­ли Штоль­ца в ко­ридор, наг­ра­див па­ру раз при­цель­ны­ми бо­лез­ненны­ми уда­рами. За ни­ми же быс­трым ша­гом из ком­на­ты вы­шел Гер­ма­ния, ос­та­вив прус­са­ка раз­би­рать раз­бро­сан­ные до­кумен­ты и скры­вать до­саду за бра­та, уде­ляляя дра­гоцен­ное вре­мя италь­ян­цу, от ко­торо­го с каж­дым ме­сяцем тол­ку на вой­не ста­нови­лось все мень­ше, а проб­лем и не­нуж­ной су­еты боль­ше.


Обос­нуй

...он сроч­но нап­равлял­ся на Принц-Аль­брехт-Штрас­се, дом 6 зда­ние быв­шей шко­лы ис­кусств в Бер­ли­не, пе­реда­но в 1933 го­ду гес­та­по.

... пе­реда­дим его в IV Е... конт­рраз­ведка

@темы: Германия, разведчики, фанфикшен, беспокойный автор, hetalia, APH, Пруссия

---

Deutschland 83 Сериал

Такой милый сериал, несмотря на ляпы в киновставках)

С хорошо подобраными саундтреками, рекомендую, тем кто любит историю ФРГ)

@темы: рекомендую, Германия, ФРГ, ГДР, сериалы, точтодорого

---

Название: Там на дне души несчастной, спит поверженный зверь.
Автор:  Relictum_mores
Бета: Rekky
Размер: 3 стр
Статус: в процессе
Персонажи: Россия, Украина, Беларусь, Пруссия, упоминается Германия
Жанр: Гет, Ангст, Драма, Психология, Повседневность
Рейтинг: R
Предупреждение: OOC, Насилие, будет добавлен фанон
Краткое содержание: Пруссия после войны живет с Брагинским и его семьёй.
Примечания: историчские факты могут быть сознательно изменены и подогнаны под сюжет и наоборот. <Ибо человек...(за двумя зайцами) Извиняйте, вдохновение решило что будет так - и точка.>
Отказ от прав: персонажи принадлежат Химаруе.
Размещение: Разрешение в обмен на ссылку.
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/authors/3771

часть 5

- Доброго дня, прелестнейшая фройляйн, - произнес немец, возникнув у девушки за спиной и беря плавным движением ее правую руку за узкую кисть. От прикосновения та вздрогнула и резко развернулась. У нее было красивое, хотя несколько круглое, как у большинства славян, лицо. Серые глаза с длинными угольными ресницами и яркая коралловая губная помада. Гилберт наклонился к ее руке и быстрым движением прикоснулся губами к тыльной стороне ладони. От нее пахло шипром, в котором ярче всего слышались нотки красной гвоздики и бергамота, так характерного для русских. Когда они вновь встретились взглядом, Байльшмидт уже окончательно вспомнил ее.
- Александра, ты все хорошеешь, - довольно оскалился Гилберт, видя растерянность Москвы и ощущая сверлящий, полный злобы взгляд Белоруссии за спиной. Когда он увидел ее в первый раз 134 года назад среди фрейлин Аликс, она показалась ему чересчур провинциальной и даже полноватой для того, чтобы назвать ее красивой как по внешности, так и по манерам. Она льнула к иностранным гостям и, судя по сердитым взглядам Брагинского, за ней такое замечали не в первый раз.
- Герр Гилберт, я польщена, - растерянность исчезла с лица столицы и на ее миловидном лице вновь заиграла светская полуулыбка.
- Я как раз разговаривала с Ольгой, сегодня в Большом будет заключительный сценический спектакль Марины Семеновой, приходите вместе, я буду рада, - одаривая его белозубой улыбкой и несколько растягивая слова, продолжила Москва.
- Обязательно будем, - Байльшмидт бросил на Украину сдержанный вопросительный взгляд, но та лишь рассеянно утвердительно кивнула.
- Тогда до вечера, - улыбнувшись, девушка скрылась в оживленном людском потоке.

У входа в ЦУМ стопилась очередь, и, судя по гудению в толпе, люди не понимали причину задержки открытия универмага. Более всех распалялись дамы, дергая своих высокопоставленных мужей, которые то и дело поглядывали на часы. Но троицу впустили сразу же. Еще одна приятная мелочь быть страной, тебя не видят, когда ты этого не хочешь. Иначе не обошлось бы без скандала.
Наташа ходила среди вешалок с потерянным видом, не прислушиваясь к Ольге, которая так старательно предлагала примерить светло-голубое платье, которое "будет так прекрасно подходить к твоим глазам". После очередного замечания "Ване бы понравилось" Арловская совершенно сникла и вышла из отдела. Украина подалась за ней, но Байльшмидт остановил ту жестом.

- Подожди, - направившись за Натальей, он нашел ее в отделе с фруктами, где та старательно рассматривала аккуратную пирамиду из красных яблок, лежащую за стеклом.
- Почему... Почему вы все так к ней липните-то? - не оборачиваясь, начала она. Немец готовый принять отпор девушки, слегка замялся, пытаясь уловить суть вопроса.
- К кому? - он подошел к ней сзади и смотрел на ее лицо, отраженное в стекле.
- К Сашке. Ты и ... Советский Союз, - девушка не называла брата по имени только в моменты, особенного отчаяния, от невозможности обратить его внимание на себя.
- Она же его столица, ты ведь не думаешь, что… - пруссак чувствовал себя в первый раз так неловко, когда Белоруссия начала свой вечный разговор о слишком уж близких чувствах к старшему.
- И Ленинград ей был, ах да, он же парень, - она достала из кармана платья платок и громко высморкалась в него.
- У тебя вечерний комплект золотой или серебряный? - вдруг спросил Гилберт.
- Серебряный, - она улыбнулась вспомнив, как брат дарил ей украшения после войны.
- А камни? - продолжал Пруссия.
- Голубые, - Наталья, внимательно посмотрела на отражение пруссака, не издевается ли он над ней. Но на его лице была лишь задумчивость, без капли усмешки.
- Пойдем, - он взял ее за руку и повел к манекенам, на которых была представлена новая коллекция из Франции.
- Примерь это, - пруссак освободил руку и указал ей на белое шелковое платье с открытыми плечами, сильно приталенное атласным поясом и длинной юбкой клеш. Девушка еще раз посмотрела на немца, не доверяя его благим намерениям, прежде чем скрыться в примерочной. Платье подошло идеально и по росту, и по покрою. Похоже, Арловская сомневалась, придирчиво оглядывая себя в зеркало и кружась.
- Волосы наверх уберешь шпильками или еще чем, не мне тебя учить этому, - довольно оскалился пруссак.

К полудню на кассе была уже приличная гора коробок с туфлями и бумажных свертков с платьями.
- Мы все это не унесем, - с улыбкой выдохнула Белоруссия, раскрасневшаяся и довольная от долгих примерок.
- Ваш брат уточнил, что сам все заберет, - вежливо сообщила продавщица несколько натянутым от волнения голосом, как часто бывает с людьми, которые тщательно стараются не сказать ничего лишнего.

Гилберт не пошел на прогулку после покупок, сославшись на усталость. Вернувшись тем же путем, каким они прибыли, он зашел под бдительным взглядом швейцара в подъезд. Пахло сыростью старых деревянных перекрытий и мокрым бетоном вымытой лестницы. Сверху послышался хлопок закрытия входной двери квартиры, где он теперь жил, и по лестнице кто-то торопливо спустился. Отойдя в тень коридора, освещавшегося лишь маленьким окном с помутневшими от времени стеклами, Пруссия остался незамечен пробегающим Райвисом и эстонцем. Надеясь, что Литва не ушел куда-либо, так как собственных ключей ему не дали, пруссак позвонил в дверь. Гнетущее ощущение, что за ним наблюдают, опять заставило болезненно поежиться. На лестничной клетке перед квартирой никого не было, а пролет выше был закрыт витыми прутьями решетки и увесистым амбарным замком на ней. На звонок в дверь квартира открылась сразу, видимо, Торис думал, что это были прибалты. Он вздрогнул увидев Гилберта, который, грубо оттолкнув литовца с дороги, быстро разулся в прихожей и, не останавливаясь, направился в свою комнату.

На небольшом письменном столе приглашающе лежали чистые листы бумаги и пишущее перо. Пруссия сел за него, задумчиво глядя перед собой. Он хотел написать младшему брату, но не знал, о чем.
Последнее письмо от Людвига пришло перед тем злополучным днём взятия бывшей столицы Восточной Пруссии. В отличие от приказа, командованию ни при каких обстоятельствах не сдавать город, в котором были прописаны угрозы, что будет с тем, кто ослушается. Письмо Запада содержало пару строк, но в них было скрыто слишком многое. «Гилберт, я не смогу прислать войска на помощь». Дальше кусок был перечеркнут до состояния чёрного прямоугольника, что было не характерно для аккуратного немца. «Возвращайся, немедленно, брат!» было единственным разборчивым предложением после. Германия знал, что Гилберт не послушается, что он просто не может себе позволить сдать город. Но Людвиг не мог не написать это Востоку. Тот не знал, дошел ли ему его ответ.
Еще более короткий. «Живи. Я не мог поступить иначе».
Что же сейчас можно было сказать? Слова утешения, что он жив и наконец-то здоров? Нет, скорее просто жив. О том, что он обязательно найдет способ вернуться? И, конечно, самое главное сказать Людвигу, чтобы тот ни о чем не сожалел. Никогда.
Наверняка вся корреспонденция проверяется Иваном, от ощущения что кто-то прочтет его письмо, Пруссии стало мерзко. Он не решится сообщить о себе брату ни сейчас, ни через много лет до самого распада ГДР.
И все же немец окунает перо в чернила и стройным подчерком оставляет на бумаге надпись «Helfen — Wehren — Heilen», те слова, которые всегда вели его поступки в отношении младшего брата, написанные на их общем языке, на котором навсегда останутся его мысли. Третья часть девиза "Исцелять" будет сполна исполнена им после объединения в 1990 году.

Поздний обед подходит к концу, когда входная дверь резко хлопает, и, не разуваясь, в столовую комнату заходит Брагинский. Он не снимает фуражки и, коротко кивнув сестрам в знак приветствия, просит зайти Байльшмидта к себе. Чеканя шаг, он уходит в свою комнату. Строевая походка - верный признак того, что у русского настроение, созвучное с фразой "расстрелять".

Пространство залы, в которой обитает Россия днем не сильно меняется, вещи, теперь уже не скрытые полумраком, все в том же хаотичном, нагроможденном беспорядке вокруг. В воздухе, наполненном кружащимися частицами пыли, потрескивает электричество, исходящее от фигуры Брагинского, который стоит возле рабочего места, устало потирая глаза.
- Надеюсь, это не связано с тем, что мы вынесли полмагазина, - начинает язвить Гилберт, прокручивая в голове, что могло из сегодняшнего рассердить СССР.
- Нет. Хорошо, что напомнил. Забыл захватить вещи из машины, - лицо русского чуть оттаивает, он немного отвлекается от ощущения, что он позвал говорить ГДР о работе.
- Хозяин хочет тебя видеть,- Брагинский устало облокачивается на край стола.
- Прямо сейчас? - вопросов на языке вертится много, но в этом разговоре паясничать не следует. Как и в любом разговоре о власти. Байльшмидт знает, что это должно было случиться, но надеялся, что не так скоро.
- Нет, завтра утром со мной поедешь. Сегодня в семь в Большой идем, - Иван поправляет шарф, который почему-то стал его душить.

- Знаю, Москва пригласила. Ты бы переоделся, - бросает Пруссия, уходя. Россия чувствует неприятное ощущение, но не может понять, что его задело больше. Что его город действует без его ведома, с вскруженной от ощущения власти головой златоглавой. Или то что бывший враг делает замечания о его внешнем виде, как будто бы он сам неотесанный дурак и собирается прямо так и пойти на раут.


Обоснуй

"Когда он увидел ее в первый раз 134 года назад среди фрейлин Аликс..." Александра Фёдоровна Романова, внучка королевы Виктории. Её же внуком был кайзер Вильгельм II.

"...заключительный сценический спектакль Марины Семеновой..." русская советская балерина, балетный педагог. Народная артистка СССР (1975). Герой Социалистического Труда (1988)

"...стройным подчерком оставляет на бумаге надпись «Helfen — Wehren — Heilen», те слова, которые всегда вели его поступки в отношении младшего брата..." Девиз тевтонского ордена: «Помогать — Защищать — Исцелять».

@темы: Россия, Германия, Беларусь, фанфикшен, Украина, беспокойный автор, hetalia, Балтика, APH, Пруссия, Москва

---

Название: Вайс-план
Автор:  Relictum_mores
Бета:  Imperatrix
Размер: 4 стр
Статус: закончен
Персонажи: Германия, Пруссия, Польша, Россия
Жанр: Ангст, Драма, Психология
Рейтинг: R
Предупреждение: OOC
Краткое содержание: Зарисовка по мотивам событий 1939 года в Польше
Примечания: историчские факты могут быть сознательно изменены и подогнаны под сюжет и наоборот. <Ибо человек...(за двумя зайцами) Извиняйте, вдохновение решило что будет так - и точка.>
Отказ от прав: персонажи принадлежат Химаруе.
Размещение: Разрешение в обмен на ссылку.
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/authors/3771

Предупреждение... Автор в курсе, что Литва не была в составе СССР на момент, описанный в данной работе. Но при написании "остапа понесло" исправлять не стала, напоминать в 101 раз нет необходимости)

Фе­ликс нес­ся сло­мя го­лову по уз­ким ули­цам ста­рин­ной сто­лицы Га­личи­ны. Шла вто­рая не­деля, как не­мец­кие вой­ска ве­ролом­но втор­глись на его тер­ри­торию, стре­митель­но по­дав­ляя лю­бое соп­ро­тив­ле­ние со сто­роны не под­го­тов­ленно­го к вой­не, но не же­лав­ше­го быть ра­бами арий­ской ра­сы на­рода Лу­каше­вича. Сер­дце по­ляка бе­шено ло­милось тя­желы­ми уда­рами в реб­ра, при­чиняя тя­нущую боль, ме­шая спа­ситель­но­му бе­гу.

Ему во что бы то ни ста­ло не­об­хо­димо прор­вать­ся во вре­мя не­дол­го­го за­тишья пе­ред но­вой ата­кой к со­вет­ским вой­скам. Сей­час его прес­ле­довал лишь Прус­сия, из­редка по­падая в по­ле его зре­ния в из­ви­лис­тых ста­рин­ных пе­ре­ул­ках. Вос­ток до­гады­вал­ся, ку­да пы­та­ет­ся выр­вать­ся по­ляк, и же­лал лич­но уви­деть, что он пред­при­мет по дос­ти­жению це­ли. Ра­ди это­го обе­щав­ше­го быть за­бав­ным на его взгляд мо­мен­та прус­сак да­же ос­та­вил лю­бимый юн­керс за чер­той го­рода, с по­мощью ко­торо­го прев­ра­тил Вар­ша­ву в пыль­ные раз­ва­лины из ос­то­вов сго­рев­ших до­мов. Гил­берт с каш­ля­ющим сме­хом от­ска­кивал от не слиш­ком при­цель­ных выс­тре­лов Фе­лик­са, ска­ля бе­лые зу­бы. Бай­льшмид­та за­бав­ля­ло по­ложе­ние ста­рого про­тив­ни­ка. По­гоня бы­ла по­хожа на прес­ле­дова­ние ра­нен­но­го оле­ня в се­зон боль­шой охо­ты. Ес­ли зве­ря дос­та­точ­но дол­го гнать, он пе­рес­та­нет соп­ро­тив­лять­ся, и тог­да мож­но уже не ис­поль­зо­вать ружьё. Прос­то по­дой­ти и при­резать жи­вот­ное с по­мощью охот­ничь­его но­жа. Это го­раз­до бо­лее по­чет­но, чем зас­тре­лить его из­да­ли. Ог­нес­трель­ное ору­жие не поз­во­ля­ет ви­деть всю сла­бость бес­по­мощ­ной жер­твы. Чувс­тво­вать се­бя прак­ти­чес­ки Бо­гом, ре­ша­ющим его судь­бу. Гер­ма­ния не учас­тво­вал в по­гоне из-за вы­нуж­денной так­ти­чес­кой не­об­хо­димос­ти. Ему бы­ло нуж­но воз­вра­тить­ся в штаб и от­дать при­каз об от­ступ­ле­нии сво­их вой­ск, ко­торые уже бы­ло ввя­зались в не­нуж­ную им сей­час пе­рес­трел­ку с со­вет­ски­ми вой­ска­ми.

Как толь­ко Лу­каше­вич уви­дел сол­дат Ива­на, у не­го слов­но от­кры­лось вто­рое ды­хание. Впе­реди заб­резжи­ло дол­гождан­ное спа­сение. Ко­неч­но же, за­чем ина­че Бра­гин­ско­му во­об­ще на­ходит­ся на его тер­ри­тории, тем бо­лее с мо­били­зован­ной ар­ми­ей. От­бро­сив пис­то­лет, в ко­тором всё рав­но уже за­кон­чи­лись пат­ро­ны, он, не скры­ва­ясь, вы­бежал к бой­цам, ища взгля­дом сре­ди них вы­сокую фи­гуру Бра­гин­ско­го. Но тот пер­вый за­метил Фе­лик­са и вы­шел навс­тре­чу, с вин­товкой на­пере­вес.

У Ива­на бы­ло сос­ре­дото­чен­ное, чуть хму­рое вы­раже­ние ли­ца вмес­то при­выч­но­го доб­ро­душ­но­го пре­вос­ходс­тва ог­ромной стра­ны. Он лишь сколь­знул по ис­пачкан­но­му кровью и са­жей ли­цу по­ляка взгля­дом, со­вер­шенно ли­шен­ным ин­те­реса к его пер­со­не. Поль­ша же бо­ял­ся ог­ля­нуть­ся, слы­ша мед­ленный че­кан­ный шаг каб­лу­ков нем­ца по ше­рохо­ваты­ми бу­лыж­ни­кам мос­то­вой. Гла­за приб­ли­жа­юще­гося Прус­сии, в ко­торых бы­ло в этот мо­мент что-то зве­риное и ди­кое, пог­ля­дыва­ли то на Бра­гин­ско­го, то на свою до­бычу ря­дом с тем. В ле­вой ру­ке у не­го поб­лески­вал ук­ра­шен­ный за­тей­ли­вым трав­ле­ни­ем на лез­вии егер­ский кин­жал. И уби­рать тот ему яв­но не хо­телось, нес­мотря на бо­евую стой­ку рус­ско­го, ко­торый сде­лал пре­дуп­режда­ющий знак ру­кой в сто­рону сво­их сол­дат, что­бы те не от­кры­ли огонь. Чем бли­же Гил­берт был к Бра­гин­ско­му, тем от­чётли­вее прос­ле­жива­лась скры­тая нап­ря­жен­ность в его дви­жени­ях, от­че­го они ста­нови­лись на­иг­ранно уг­ло­ваты­ми.

Иван знал, что сто­ит ему по­дой­ти к Фе­лик­су бли­же, прус­са­ку бу­дет уже всё рав­но на сек­ретные про­токо­лы, зак­лю­чен­ные не так дав­но с его млад­шим бра­том в Мос­кве, о ко­торых Бай­льшмидт, не­сом­ненно, был ос­ве­дом­лен. Сей­час Гил­берт ни­кому не поз­во­лит выр­вать до­бычу, ко­торую дол­го гнал, из цеп­ких рук ты­сяче­лет­не­го рей­ха.

- По­моги… - с бе­зум­ной моль­бой в гла­зах про­шеп­тал Фе­ликс, тя­жело опус­ка­ясь на зем­лю. На ко­лени он не встал, но вся по­за вы­ража­ла ис­крен­нюю по­кор­ность. Поль­ша всё еще жад­но всмат­ри­вал­ся в сол­дат на дру­гом кон­це ули­цы, си­лясь раз­ли­чить в них Лит­ву. Ему по­чему-то пред­став­ля­лось, что всё неп­ре­мен­но бу­дет как тог­да, мно­го лет на­зад. За ис­клю­чени­ем то­го, что в Грюн­валь­дской бит­ве рус­ский лич­но­го учас­тия не при­нимал. Сей­час вый­дет Ло­ринай­тис, и они вмес­те с СССР про­гонят Прус­сию и Гер­ма­нию с его зем­ли, наг­ло ок­ку­пиро­ван­ной же­лез­ной си­лой ору­жия.

Но Иван де­лал вид, что не слы­шал его слов, и тер­пе­ливо че­го-то ждал, все бо­лее по­ходя на ка­мен­ную ста­тую неп­ри­выч­ной не­под­вижностью. От не­го ве­яло хо­лодом и скры­той уг­ро­зой, не­из­вес­тно к ко­му об­ра­щен­ной.
На­конец по тя­желым приб­ли­жа­ющим­ся ша­гам по­ляк по­нял, что Люд­виг то­же был уже здесь. Тот, в от­ли­чие от бра­та, был во­ору­жен ко­рот­ким ав­то­матом. Встав спра­ва от Прус­сии, он гром­ко щел­кнул каб­лу­ками вы­соких чер­ных са­пог. Ког­да-то Лу­каше­вич пос­ме­ива­ясь ска­зал То­рису: «Сей­час в Гер­ма­нии са­поги ста­ли так по­пуляр­ны, по­тому что они хо­дят по ко­лено в дерь­ме».

- Герр Иван, - кив­нул в сто­рону рус­ско­го не­мец. Он спо­кой­но смот­рел в ли­цо Бра­гин­ско­го, буд­то бы ни­чего осо­бен­но­го не про­ис­хо­дило. И они не сто­яли на тер­ри­тории ок­ку­пации, с нап­равлен­ным друг на дру­га ору­жи­ем и ар­ми­ями, го­товы­ми в слу­чае их при­каза тот час же пе­ребить друг дру­га.

- Люд­виг, - рус­ский так же скло­нил го­лову в знак при­ветс­твия, при этом чуть опус­кая ствол вин­товки.

Фе­ликс за­мер в ожи­дании, мол­ча­ние пос­ле бро­шен­ных слов бы­ло для не­го со­пос­та­вимо с веч­ностью. Он не по­нимал, по­чему рус­ский мед­лит и не на­чина­ет стре­лять. Но иде­оло­гичес­кие про­тив­ни­ки лишь не­под­вижно смот­ре­ли друг на дру­га, слов­но для даль­ней­ше­го раз­го­вора не тре­бова­лось про­из­но­сить ни­чего вслух. Мно­го раз, прок­ру­чивая поз­же у се­бя в го­лове эту си­ту­ацию, он удив­лялся, по­чему его сра­зу не нас­то­рожил тон бе­седы двух стран. И мог ли он пре­дот­вра­тить то, что про­изош­ло поз­днее.

Прус­сия не вы­дер­жал пер­вым, он плав­ным, пол­ным охот­ничь­ей гра­ции дви­жени­ем ока­зал­ся ря­дом с Поль­шей и прис­та­вил то­му кин­жал к гор­лу, сгре­бая в же­лез­ные объ­ятия по­ляка со спи­ны. Без­дей­ствие Бра­гин­ско­го за­дело Фе­лик­са, боль­ше, чем ос­трый кли­нок, боль­но коль­нув­ший шею. Ему хо­телось зак­ри­чать, пнуть не­навис­тно­го Прус­сию, но, преж­де, чем он ре­шил­ся это сде­лать, Рос­сия всё же на­рушил ти­шину.

- Ль­вов мой, - вкрад­чи­вым го­лосом с со­вер­шенно не­умес­тной на ши­роком ли­це по­лу­улыб­кой про­из­нес Бра­гин­ский. Ес­ли бы Фе­ликс не на­ходил­ся спи­ной к яв­ным вра­гам, он бы за­метил, как Люд­виг мол­ча кив­нул, сог­ла­ша­ясь с нег­ласным тре­бова­ни­ем.
Поль­ше по­каза­лось, что СССР по­шутил. На­вер­ня­ка это бы­ла од­на из уло­вок, еще нем­но­го и всё из­ме­нит­ся. Оче­вид­но же, что это был хит­рый так­ти­чес­кий ма­невр для усып­ле­ния бди­тель­нос­ти. Ведь ска­зать та­кое - пол­ный аб­сурд. Пы­та­ясь осоз­нать фра­зу, он да­же не по­чувс­тво­вал бо­ли от неб­режно­го пин­ка, ко­торый от­ве­сил ему Гил­берт. Тот вне­зап­но раз­жал ру­ки и тол­кнул Фе­лик­са в спи­ну, от­че­го по­ляк, не ожи­дав­ший, что его столь быс­тро ос­во­бодят, нич­ком упал под но­ги к рус­ско­му. Фе­ликс рас­це­нил это как про­яв­ле­ние удив­ле­ния в от­вет на не­лепые сло­ва СССР.

С поч­ти тор­жес­тву­ющей улыб­кой он, на­конец, на­шёл в се­бе си­лы по­вер­нуть­ся к зах­ватчи­кам ли­цом. Сей­час по­ляк за­метил то, че­му рань­ше не при­давал осо­бен­но­го зна­чения. От­чётли­вое единс­тво Вос­то­ка и За­пада. Не по­хожих друг на дру­га внеш­не и на пер­вый взгляд слиш­ком раз­ных по ха­рак­те­ру. Да­же их во­ен­ная фор­ма от­ли­чалась, как по цве­ту и ро­дам вой­ск, так и по от­ли­читель­ным зна­кам зва­ний. И всё же они пред­став­ля­ли со­бой од­но це­лое. Уве­рен­ную и гру­бую си­лу сле­пой ве­ры в собс­твен­ное пре­вос­ходс­тво и не­пог­ре­шимость ре­шения су­дить ос­таль­ных. Братья сто­яли в зер­каль­ной по­зе, с оди­нако­выми през­ри­тель­ным вы­раже­ни­ем лиц и иден­тичны­ми наг­ра­дами ры­цар­ских крес­тов на лен­тах цве­та со­еди­нен­но­го фла­га Гер­ман­ской им­пе­рии. То, что Фе­ликс при­нял за удив­ле­ние, бы­ло лишь ис­чезнув­шим охот­ничь­им азар­том Бай­льшмид­та, ко­торый со­шел на нет, как толь­ко За­пад под­твер­дил пра­ва рус­ско­го на этот го­род. Млад­ше­му бра­ту не дос­та­вило бы ра­дос­ти, ес­ли бы он за­колол Лу­каше­вича на гла­зах Ива­на. Тот и так в от­кры­тую счи­тал их ре­жим жес­то­ким, а ме­тоды слиш­ком бес­че­ловеч­ны­ми. За­чем же под­тверждать это на де­ле, еще слиш­ком ра­но. По­том же у не­го бу­дет воз­можность уз­нать, что та­кое ме­тоды воз­дей­ствия на «не­доче­лове­ков» на собс­твен­ной шку­ре. Тем бо­лее Лу­каше­вич еще мо­жет при­годить­ся, глу­по бы­ло бы ли­шать его жиз­ни сей­час. Бра­гин­ский нас­мешли­во взял под ко­зырек и, не­тороп­ли­во раз­вернув­шись, по­шел к сво­им во­ин­ским час­тям.

На нес­коль­ко се­кунд рус­ско­му по­каза­лось, что Прус­сия и Гер­ма­ния не вы­дер­жат соб­лазна и на­падут со спи­ны. Это ви­дение не­ожи­дан­но нас­толь­ко яр­ко по­нес­лось в его го­лове, что ему за­хоте­лось не­мед­ленно ог­ля­нуть­ся. Но вмес­то это­го пре­одо­лев се­бя, он лишь чуть за­мед­лил на па­ру се­кунд шаг. Сза­ди не раз­да­лись зву­ки прес­ле­дова­ния или взво­да кур­ка, толь­ко не­чело­вечес­кий, про­бира­ющий до кос­тей вой Фе­лик­са, ко­торый, слов­но бе­зум­ный, свер­нулся в клу­бок и, ры­дая, ка­тал­ся по кам­ням, что-то вык­ри­кивая сквозь всхли­пы по-поль­ски. Ес­ли на­руше­ние пак­та Пил­суд­ско­го он мог ожи­дать, не зря Ар­тур и Фран­ция обор­ва­ли его те­лефон в по­пыт­ках пре­дуп­ре­дить о гро­зящей ему опас­ности, то в до­говор о не­напа­дении меж­ду ним и со­вет­ским со­юзом он ве­рил свя­то. Ведь в СССР вхо­дил Лит­ва, а он не мог его пре­дать, пос­ле все­го, что они вмес­те пе­режи­ли. Это не ук­ла­дыва­лось в го­лове Фе­лик­са. Ива­ну бы­ло мер­зко от са­мого се­бя, от не­воз­можнос­ти пре­пятс­тво­вать чет­ко­му при­казу на­чаль­ства. Но тот факт, что Поль­ша фак­ти­чес­ки пе­рес­тал быть стра­ной, как толь­ко был ок­ку­пиро­ван, а сле­дова­тель­но, до­говор, зак­лю­чен­ный меж­ду ни­ми, те­рял свою си­лу, был сла­бым оп­равда­ни­ем то­го, что он толь­ко что сде­лал.

- Он зна­ет… - впол­го­лоса про­из­нес по-не­мец­ки Люд­виг, мно­гоз­на­читель­но пос­мотрев на бра­та.

- Ко­неч­но. Но это ему не по­может, - отоз­вался пос­ле ко­рот­ко­го сдав­ленно­го смеш­ка прус­сак. - Хва­тит уже ва­лять­ся. Или со­бира­ешь­ся бро­сить­ся за ним? Пше­ка­ющее ты нич­то­жес­тво, - гру­бо до­бавил он, од­на­ко бить Лу­каше­вича не стал. Та боль, ко­торую сей­час ис­пы­тывал об­ма­нутый с обе­их сто­рон по­ляк, бы­ла силь­нее мно­гих фи­зичес­ких воз­дей­ствий.

- Нуж­но воз­вра­щать­ся в Бер­лин, - не­мец по­вел за­тек­ши­ми от нап­ря­жения пле­чами и пе­реки­нул ав­то­мат на спи­ну, ос­та­вив фак­ти­чес­ки по­делен­ную на две час­ти стра­ну ле­жать. Оба нес­пешно дви­нулись в сто­рону сво­их час­тей. Но че­рез нес­коль­ко со­тен мет­ров их наг­нал Лу­каше­вич. Сей­час он по­ходил на ума­лишён­но­го.

- Ос­та­ешь­ся? – бро­сил ему Прус­сия, его тон стал не­эмо­ци­ональ­ным и без­различ­ным. Ка­залось, что он уже за­был о нем и был ра­зоча­рован его воз­вра­щени­ем. Его мыс­ли дей­стви­тель­но бы­ли где-то ря­дом с са­моле­тами люф­тваф­фе, прон­за­ющи­ми не­бо над зах­ва­чен­ной Вар­ша­вой. Фе­ликс не от­ве­тил, его тряс­ло круп­ной дрожью, а зе­леные гла­за ли­хора­доч­но блес­те­ли. Взгляд, пол­ный не­навис­ти и стра­ха, блуж­дал по ли­цам рей­ха. Гер­ма­ния без лиш­них раз­ду­мий при­выч­ным дви­жени­ем за­ломил ру­ки не­соп­ро­тив­ля­юще­муся по­ляку и зас­тегнул на них на­руч­ни­ки, тол­кнув то­го впе­ред. Его всег­да раз­дра­жало, ког­да кто-ли­бо сто­ял за его спи­ной. Под кон­во­ем Фе­ликс по­кидал один из са­мых кра­сивых го­родов, ког­да-ли­бо при­над­ле­жав­ших ему, за­тая на Со­вет­ский Со­юз страш­ную оби­ду из-за неп­рости­тель­но­го без­дей­ствия.

Обос­нуй

«Ра­ди это­го обе­щав­ше­го быть за­бав­ным на его взгляд мо­мен­та прус­сак да­же ос­та­вил лю­бимый юн­керс за чер­той го­рода... »При­дер­жи­ва­юсь вер­сии Хи­мурая. Прус­сия яв­ля­ет­ся с пе­ри­ода соз­да­ния люф­тваф­фе лет­чи­ком. Как и его не­пос­редс­твен­ный хо­зя­ин Гер­ман Ге­ринг, от ко­торо­го он и "зо­болел" не­бом. (ну бу­дем спра­вед­ли­вы в этом боль­ше ви­новат Ман­фред фон Рих­тго­фен)

«В ле­вой ру­ке у не­го поб­лески­вал ук­ра­шен­ный за­тей­ли­вым трав­ле­ни­ем на лез­вии егер­ский кин­жал. » кин­жал еге­рей и чле­нов Гер­ман­ско­го охот­ничь­его со­юза об­разца 1936 го­да. Опять же от­сылка к прус­ской арис­токра­тии и ув­ле­чению охо­той Ге­рин­га, став­ше­го в 1934 го­ду рей­хс-форс­тмай­сте­ром Гер­ма­нии. (най­ди­те изоб­ра­жение ору­жие прек­расно)

«...прус­са­ку бу­дет уже всё рав­но на сек­ретные про­токо­лы, зак­лю­чен­ные не так дав­но с его млад­шим бра­том в Мос­кве, о ко­торых Бай­льшмидт, не­сом­ненно, был ос­ве­дом­лен. » Сек­ретный до­пол­ни­тель­ный про­токол к До­гово­ру о не­напа­дении меж­ду Гер­ма­ни­ей и СССР.

«Ему по­чему-то пред­став­ля­лось, что всё неп­ре­мен­но бу­дет как тог­да, мно­го лет на­зад. За ис­клю­чени­ем то­го, что в Грюн­валь­дской бит­ве рус­ский лич­но­го учас­тия не при­нимал. » ре­ша­ющее сра­жение «Ве­ликой вой­ны» 1409—1411 го­дов, про­изо­шед­шее 15 и­юля 1410 го­да меж­ду со­юз­ным поль­ско-ли­тов­ским и тев­тон­ским вой­ска­ми. В ко­торой со­юз одер­жал пол­ную по­беду над тев­тон­ским ор­де­ном.

«...и иден­тичны­ми наг­ра­дами ры­цар­ских крес­тов на лен­тах цве­та со­еди­нен­но­го фла­га Гер­ман­ской им­пе­рии.» Чер­но-бе­ло-крас­ная лен­та. Цве­та объ­еди­нен­но­го рей­ха. Чер­но-бе­лый - флаг Прус­сии, ве­дущие цве­та свер­ху. Крас­ный и бе­лый, так же пре­об­ла­дали в цве­тах се­веро­гер­ман­ских го­родов.

@темы: Россия, Германия, фанфикшен, Польша, беспокойный автор, hetalia, APH, Пруссия

---

Название: Там на дне души несчастной, спит поверженный зверь.
Автор:  Relictum_mores
Бета: часть 1 Стая_ворон, часть 2  Imperatrix
Размер: 11 стр
Статус: в процессе
Персонажи: Россия, Украина, Беларусь, Пруссия, упоминается Германия
Жанр: Гет, Ангст, Драма, Психология, Повседневность
Рейтинг: R
Предупреждение: OOC, Насилие, будет добавлен фанон
Краткое содержание: Пруссия после войны живет с Брагинским и его семьёй.
Примечания: историчские факты могут быть сознательно изменены и подогнаны под сюжет и наоборот. <Ибо человек...(за двумя зайцами) Извиняйте, вдохновение решило что будет так - и точка.>
Отказ от прав: персонажи принадлежат Химаруе.
Размещение: Разрешение в обмен на ссылку.
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/authors/3771

часть 1

Гил­берт, шум­но втя­нув в се­бя воз­дух, оч­нулся от мяг­кой ть­мы за­бытья. Гла­за ре­зану­ло яр­ким све­том, лив­шимся в ок­но, рас­се­чен­но­му пруть­ями ре­шет­ки. Он прик­рыл ве­ки, вце­пив­шись длин­ны­ми блед­ны­ми паль­ца­ми в бе­лос­нежную боль­нич­ную прос­ты­ню. Боль, ко­торой ко­ма ме­шала ис­тя­зать мозг, нах­лы­нула вол­ной. Ка­залось, она вез­де, в каж­дой кле­точ­ке те­ла. Но са­мая боль­шая её часть за­та­илась в ли­хора­доч­но бь­ющем­ся сер­дце.
В об­ласти сги­ба пра­вой ру­ки мед­ленно полз хо­лодок. Прус­сия ско­сил гла­за. Так и есть, при­леп­ленный бе­лым плас­ты­рем ка­тетер, что­бы лиш­ний раз не ис­кать ве­ну. На блед­ной ко­же кри­выми рос­черка­ми ге­матом от­ме­чались мес­та срос­шихся пе­рело­мов. Он пе­ревел взгляд на ле­вую ру­ку, там, на сги­бе, был толь­ко кро­вопод­тёк, ос­тавший­ся от не­доб­ро­совес­тной мед­сес­тры. Хо­тя мо­жет быть и не из-за неё. Прос­то он ле­жал так дол­го, что ру­ки при­ходи­лось мно­го раз ме­нять. Сколь­ко он здесь? Го­лова от­ка­зыва­лась ду­мать, мыс­ли ста­нови­лись всё тя­желее. Он вновь про­валил­ся в не­бытие тем­но­ты, на этот раз не спа­ситель­ной ко­мы, а бес­по­кой­но­го сна.
Хлоп­ну­ла дверь. Бай­льшмидт сно­ва оч­нулся. Он не мог по­нять, вы­шел ли кто-ни­будь из па­латы, или это один из его бес­по­кой­ных от­го­лос­ков сно­виде­ний. Ему опять снил­ся го­рящий Ка­фед­раль­ный со­бор Кё­ниг­сбер­га, взры­вы, кри­ки, кровь. За ок­ном бы­ла ночь. Свет го­рел толь­ко де­жур­ный, ка­кой-то тус­клый и без­на­дёж­но да­лёкий. Боль от­сту­пила, а мо­жет быть, прос­то за­та­илась внут­ри, до­жида­ясь сво­его ча­са. Опять по ру­ке пол­зёт хо­лодок вли­ва­емо­го пи­татель­но­го рас­тво­ра. Про­тив­ные зву­ки ка­па­ющей во­ды из пло­хо за­вин­ченно­го кра­на, мер­но от­счи­тыва­ли мгно­вения.

Он по-преж­не­му пло­хо пред­став­лял, сколь­ко прош­ло вре­мени. Не­деля? Ме­сяц? Год? Прус­сия всё ча­ще стал при­ходить в се­бя. Вра­чи, слов­но бе­лые те­ни за­ходи­ли в па­лату, су­хо ин­те­ресу­ясь его са­мочувс­тви­ем на не­мец­ком, в ко­тором улав­ли­вал­ся лёг­кий ак­цент, тща­тель­но про­води­ли ос­мотр, за­писы­вая что-то в план­шетные блок­но­ты и быс­тро скры­вались за дверью. Мед­сес­тры, при­носив­шие еду, ста­рались не встре­чать­ся взгля­дом с алы­ми гла­зами Гил­берта — они яв­но бо­ялись его, а мо­жет быть, бес­по­ко­ились о сво­ей шку­ре. Да и сам Бай­льшмидт не тя­готел по­гово­рить, хо­тя воп­ро­сов в го­лове ро­илось слиш­ком мно­го.
Как толь­ко он смог бо­лее-ме­нее хо­дить, прус­сак пер­вым де­лом от­пра­вил­ся в ко­ридор. Дви­жение да­валось с тру­дом, срос­ши­еся ко­неч­ности про­тив­но ны­ли, прев­ра­щая каж­дый шаг в ис­пы­тание. Че­рез каж­дый де­сяток он ус­та­ло прис­ло­нял­ся к сте­не, что­бы хоть как-то унять прис­ту­пы го­ловок­ру­жения.

— Возь­ми­те, – от зву­ка го­лоса Прус­сия вздрог­нул, слов­но от выс­тре­ла. Обер­нувшись, он уви­дел мо­лодую мед­сес­тру, ко­торая про­тяги­вала ему кос­тыль. Моз­гу, от­выкше­му от вос­при­ятия ре­чи, пот­ре­бова­лось не мень­ше ми­нуты, что­бы по­нять, что она ска­зала ему это по-рус­ски.
— Спа­сибо, – Гил­берт взял про­тяну­тый пред­мет. Собс­твен­ный го­лос был хрип­лый, да и прус­сак не­осоз­нанно ска­зал это на сво­ём язы­ке. Де­вуш­ка лишь рас­те­рян­но кив­ну­ла и, пок­раснев, по­нимая свою оп­лошность, спеш­но за­няла своё мес­то за сто­ликом в ко­ридо­ре.
С клю­кой хо­дить ста­ло зна­читель­но лег­че. Дой­дя до пос­та, он об­ло­котил­ся од­ной ру­кой на стол. Мед­сес­тра как буд­то вни­матель­но чи­тала ка­кие-то бу­маги, но ру­ки у неё зад­ро­жали при его приб­ли­жении.
— Ска­жи…. Ка­кое се­год­ня… чис­ло? – ста­ра­ясь из­влечь из па­мяти пра­виль­ные окон­ча­ния, за­дал воп­рос Гил­берт на род­ном для неё рус­ском.
— 16 и­юня 1951 год, – еле слыш­но про­шелес­те­ла де­вуш­ка, про­бежав взгля­дом по пус­тынно­му ко­ридо­ру, ве­ро­ят­но вы­ис­ки­вая не­воль­ных сви­дете­лей зап­ре­щён­но­го раз­го­вора.
Гил­берт не стал даль­ше расс­пра­шивать её, он по­нял, что про­валял­ся око­ло 5 лет. Не так уж мно­го для стра­ны, но не­мало для че­лове­ка. В го­лове ос­тался толь­ко один воп­рос: «По­чему имен­но Бра­гин­ский?» При­мер­но че­рез не­делю, как обыч­но с ут­ра, к не­му за­шёл глав­врач.
— Вас вы­писы­ва­ют. Ве­чером за ва­ми при­едут,— про­ведя ежед­невный ос­мотр, су­хо бро­сил тот.
Бли­же к ве­черу ми­ни­атюр­ная де­вуш­ка, та са­мая, ко­торая по­дала ему пал­ку, при­нес­ла в па­лату ка­кую-то одеж­ду, яв­но ли­тов­ско­го про­ис­хожде­ния
— Как вый­ди­те из па­латы, по­вер­ни­те нап­ра­во, за­тем вниз по лес­тни­це и че­рез пя­тую про­ход­ную вый­ди­те на ули­цу. Ма­шина при­будет че­рез 20 ми­нут, – она дож­да­лась под­твержда­юще­го кив­ка прус­са­ка и ис­чезла за дверью. Бай­льшмидт быс­тро одел­ся, бор­мо­ча под нос, что-то об убо­гос­ти мо­дель­еров То­риса. Оки­нув уже из­рядно на­до­ев­шую ком­на­ту на­пос­ле­док взгля­дом, он вы­шел. Прой­дя про­ход­ную, Гил­берт ос­та­новил­ся в не­реши­тель­нос­ти пе­ред двой­ной тя­жёлой дверью, от­де­ляв­шей его от на­руж­но­го ми­ра. Но тут же, хмык­нув, с раз­ма­ху, уда­рил по ней но­гой.

На ули­це уже нас­ту­пали су­мер­ки, вок­руг крыль­ца — с од­ной сто­роны ко­торо­го был за­ас­фаль­ти­рован­ный скат для ка­талок, а с дру­гой лес­тни­ца, — бы­ло мно­го зе­лени, зак­ры­ва­ющей со­бой раз­но­мас­тные кир­пичные пос­трой­ки. При­сев на пе­рила, Бай­льшмидт, прик­рыв гла­за, стал ждать, уже до­гады­ва­ясь, что прос­тым соп­ро­вож­де­ни­ем дан­ное «пу­тешес­твие» не ог­ра­ничит­ся. По заг­ражде­нию ря­дом что-то ца­рап­ну­ло ко­гот­ка­ми об ме­тал, ве­село пис­кнув. В боль­нич­ное ок­но Прус­сия час­то наб­лю­дал стай­ки во­робь­ёв, ко­торые, ка­залось, сов­сем не бо­ялись его, и ког­да он под­но­сил па­лец к стек­лу, пы­тались его клю­нуть. Прус­сак всег­да лю­бил ма­лень­ких птиц, хо­тя сам в этом се­бе не приз­на­вал­ся. Обер­нувшись к пер­на­тому, Бай­льшмидт удив­ленно нес­коль­ко раз мор­гнул.

— Ты??? – ма­лень­кая жёл­тая птич­ка пе­реб­ра­лась к его ру­ке и ста­ла те­реть­ся об неё го­ловой. Он не ви­дел Пру­бер­та с пос­ледне­го дня Кё­ниг­сбер­га. Бе­реж­но взяв пу­шис­тый ко­мок в ла­дони, он неж­но пог­ла­дил его боль­ши­ми паль­ца­ми, от­че­го пти­ца ещё ра­дос­тнее за­пища­ла.
Вда­ли пос­лы­шал­ся звук приб­ли­жа­ющей­ся ма­шины. Чёр­ный ЗИМ, вы­ныр­нувший из-за по­воро­та до­роги, ос­та­новил­ся у крыль­ца, свер­кая хро­миро­ван­ным бам­пе­ром. Зад­няя двер­ца от­кры­лась, и го­лос, ко­торый так час­то прес­ле­довал прус­са в его нес­по­кой­ных снах, при­казал ему са­дить­ся в ма­шину. Ста­ра­ясь дви­гать­ся неб­режно и рас­ко­вано, Прус­сия за­лез в са­лон, пред­ва­ритель­но за­сунув пти­цу за па­зуху.
— Дав­но не ви­делись, Гил­берт! Мне ска­зали, что те­бе луч­ше, и я сра­зу же ре­шил заб­рать те­бя до­мой, да­же сво­их ещё не пре­дуп­ре­дил , — на ли­це Рос­сии иг­ра­ла по­доз­ри­тель­но доб­рая улыб­ка.
— Мо­его до­ма здесь нет, — воз­ра­зил бы­ло Бай­льшмидт, но Иван про­иг­но­риро­вал это за­меча­ние.
— Вот. Это твои но­вые до­кумен­ты, — про­тяги­вая крас­ный со­вет­ский пас­порт с зо­лотым гер­бом, про­дол­жал рус­ский.
Прус­сия неб­режно взял до­кумент за край, на вы­тяну­той ру­ке от се­бя. За­тем встря­хива­ющим дви­жени­ем кис­ти от­крыл пер­вую стра­ницу. Ни­чего ин­те­рес­но­го: по до­кумен­ту ему зна­чил­ся 21 год, имя и фа­милия ос­та­вались преж­ни­ми Он мель­ком взгля­нул на рус­ско­го, тот по-преж­не­му был в сво­ей бес­смен­ной ши­нели, толь­ко на гру­ди по­явил­ся ор­ден зо­лотой пя­тико­неч­ной звез­ды.
— Да, вы­иг­ра­ли. Он под­пи­сал ка­питу­ляцию и твое рас­форми­рова­ние. ГДР, — пе­рех­ва­тив взгляд, Гил­берта улыб­нулся Рос­сия. Прус­сия от­вел гла­за, ус­та­вив­шись в ок­но за ко­торым про­носи­лись де­ревья. Пос­ле фра­зы Ива­на вновь силь­но зак­ру­жилась го­лова и к это­му же при­бавил­ся неп­ри­ят­ный стук кро­ви в вис­ках.
— ГДР?— го­лос Прус­сии стал зло­веще тих и вкрад­чив. Пас­порт он неб­режно уб­рал в кар­ман, и бе­лые, как мел паль­цы впи­лись в мяг­кую об­шивку си­дения.
— Те­перь ты в мо­ем сос­та­ве. Прус­сии боль­ше нет. Есть Гер­ман­ская Де­мок­ра­тичес­кая Рес­публи­ка, — Иван пе­рес­тал улы­бать­ся, и, ка­залось, оза­бочен­но пос­мотрел в его сто­рону. Ви­димо, по­чувс­тво­вав пе­реме­ну в сос­то­янии быв­ше­го про­тив­ни­ка.
— Яс­но. Что вы сде­лали с Люд­ви­гом? — оз­лоблен­ность в ду­ше ис­чезла, ос­та­лась толь­ко за­та­ен­ная, хо­лод­ная как сталь, не­нависть от у­яз­влён­ной гор­дости. И да­лекий го­лос рас­судка, что всё к это­му и шло с са­мого на­чала вой­ны.
— Он жив. Кон­тро­лиру­ет­ся со­юз­ны­ми си­лами. Бер­лин раз­бит на 9 сек­то­ров, — пос­леднюю фра­зу Прус­сия про­пус­тил ми­мо ушей. Глав­ное, брат жив — по­ка жив Гер­ма­ния, бу­дет жить и он. Не важ­но, что сей­час Рос­сия вос­при­нима­ет его как про­чих сво­их "руч­ных зве­рюшек". Это лишь воп­рос вре­мени. Прис­туп вер­ти­го от­сту­пил так же вне­зап­но, как и на­чал­ся.

Меж­ду тем за ок­ном уже по­каза­лась Мос­ква. Гил­берт от­ме­тил, что с тех дав­них пор пос­ле его пос­ледне­го ви­зита в N-ом го­ду го­род из­ме­нил­ся до не­уз­на­ва­емос­ти. На­конец шо­фер свер­нул под ар­ку и ос­та­новил­ся у подъ­ез­да ста­рин­но­го до­ма, в прош­лом, ви­димо, при­над­ле­жав­ший пер­со­не дво­рян­ско­го сос­ло­вия, а сей­час раз­граб­ленный пар­тий­ны­ми ра­бот­ни­ками, ко­торым не хва­тило апар­та­мен­тов в Крем­ле или квар­тир для лю­бимых де­тей. Швей­цар у рез­ной две­ри с ко­ваной руч­кой поч­ти­тель­но кив­нул Бра­гин­ско­му, про­иг­но­риро­вав во­шед­ше­го за ним Прус­сию.
По­дой­дя к две­ри квар­ти­ры, Иван пох­ло­пал Гил­берта по пле­чу.

— Что-то ты не ве­селый. Не расс­тра­ивай сес­тер, улыб­нись, — от при­кос­но­вения тя­желой ру­ки рус­ско­го, те­ло прус­са­ка прон­зи­ло вспыш­кой бо­ли, от ко­торой тот чуть не сва­лил­ся на сом­ни­тель­ной чис­то­ты ка­фель подъ­ез­да. Под­держи­вая ГДР, Иван на­жал кноп­ку на сте­не, внут­ри квар­ти­ры рез­ко зат­ре­щал зво­нок. За дверью сра­зу пос­лы­шались то­роп­ли­вые ша­ги, ви­димо, Рос­сию дав­но жда­ли. От­кры­ла Бе­лорус­сия. Де­вуш­ка улыб­ну­лась бра­ту, от­хо­дя на нес­коль­ко ша­гов внутрь, что­бы тот во­шел. Уви­дев Прус­сию, она бы­ло по­тяну­лась к бе­лос­нежно­му пе­ред­ни­ку платья — что она там скры­вала, по­хоже, знал не толь­ко Бай­льшмидт.
— На­таша, ну раз­ве так встре­ча­ют но­вых чле­нов семьи? — Иван за­горо­дил Прус­сию со­бой.
— Он мне не семья, Ва­ня, он фа­шист прок­ля­тый! — де­вуш­ка рез­ко раз­верну­лась и ис­чезла на кух­не.
— На­цист, а не фа­шист, — ма­шиналь­но бро­сил вслед Ар­лов­ской Прус­сия, ос­матри­вая ко­ридор, яр­ко ос­ве­щён­ный ста­рин­ны­ми све­тиль­ни­ками. Их хо­лод­ный ис­кусс­твен­ный свет от­ра­жал­ся в глян­це свет­ло­го пар­ке­та.
Из ком­нат в ко­ридор вы­суну­лись удив­ленные ли­ца Бал­ти­ки. Но про­ком­менти­ровать вслух ре­шил­ся толь­ко не от­ли­чав­ший­ся ни­ког­да умом Рай­вис.
— Ай! Приз­рак!!! — за­вопил тот на всю квар­ти­ру, спря­тав­шись за Лит­ву, у ко­торо­го, ка­залось, еще нем­но­го и свет­ло-зе­лёные гла­за на лоб по­лезут. Эс­то­ния дер­жался луч­ше всех, он прос­то снял оч­ки и стал тща­тель­но их про­тирать.
— Лат­вия, это не приз­рак, это ГДР, — Рос­сия ра­зул­ся и, под­тол­кнув Прус­сию к при­бал­там, ушел к сес­трам на кух­ню, из ко­торой слы­шал­ся спор млад­шей и стар­шей, уве­рен­но пе­рерас­та­ющий в со­ру.
— Ну что, де­гене­раты. Я вер­нулся! — ос­ка­лив­шись, Гил­берт ски­нул бо­тин­ки и нап­ра­вил­ся к ис­чезнув­шей в ком­на­те Бал­ти­ке. Это ока­зал­ся зал, в ко­тором сто­ял де­ревян­ный стол, нак­ры­тый кру­жев­ной нак­рахма­лен­ной ска­тертью со сла­вян­ски­ми крас­ны­ми узо­рами по кра­ям, ос­ве­ща­емый оран­же­вым све­том люс­тры. Эс­то­ния си­дел на мяг­ком сту­ле, за спин­кой ко­торо­го пы­тал­ся спря­тать­ся Рай­вис, ря­дом сто­ял Лит­ва.
— Приз­нать­ся, мы ду­мали не встре­тить твою блед­ную фи­зи­оно­мию боль­ше, — Лит­ва вце­пил­ся в спин­ку сту­ла Эс­то­нии столь силь­но, что кос­тяшки паль­цев по­беле­ли. На его ли­це бо­ролись меж­ду со­бой страх и неп­ри­язнь.
-То­рис, не шур­ши, слы­шал, что Бра­гин­ский ска­зал, — мы ведь семья, — Прус­сия раз­ва­лил­ся на зе­лёном мяг­ком ди­ване, наг­ло заб­ра­сывая но­ги на под­ло­кот­ник.
-Гил-л-лберт? Но те­бя, же уб-б-б-или... — Лат­вия выг­ля­нул из-за пле­ча То­риса, все еще не до­веряя собс­твен­ным гла­зам.
— Ес­ли ты хо­чешь про­верить мою ма­тери­аль­ность, так и ска­жи. Вста­ну и прибью, мел­кий, — Гил­берт, улы­ба­ясь, сде­лал рез­кое дви­жение в сто­рону Бал­ти­ки. От­че­го вся тро­ица вздрог­ну­ла.
— А я ви­жу, вы тут сов­сем ос­во­ились. Бе­седу­ете о чем? — Рос­сия ши­роким ша­гом ока­зал­ся око­ло них. Бал­ти­ка при­тих­ла, пря­ча от фи­ал­ко­вых глаз взгля­ды. Гил­берт де­монс­тра­тив­но стал рас­смат­ри­вать фи­кус в де­ревян­ной кад­ке у ок­на. Раз­ря­дило по­вис­шую в душ­ном воз­ду­хе па­узу по­яв­ле­ние стар­шей сес­тры Бра­гин­ско­го.
— Ужин го­тов. Про­шу всех к сто­лу, — во­шед­шая Ук­ра­ина нес­ла кас­трю­лю с бор­щом. Дой­дя до сто­ла, она опус­ти­ла её на проб­ко­вую под­став­ку по­сере­дине, рас­пра­вив буг­ря­щу­юся ска­терть. Сле­дом шла хму­рая Бе­лорус­сия с та­рел­ка­ми, рас­пи­сан­ны­ми под гжель, рас­ста­вив их каж­до­му и по­ложив ря­дом при­боры, она се­ла по пра­вую сто­рону от Рос­си­ей, ко­торый ре­зал боль­ши­ми лом­тя­ми ржа­ной хлеб.
— Гил­берт. При­сажи­вай­ся, — ука­зав на мес­то ря­дом с Бе­лорус­си­ей, ра­душ­но ска­зал Иван. Та хо­тела воз­ра­зить, но заб­лестев­ший взгляд бра­та прер­вал за­рож­давшу­юся на язы­ке сес­тры гнев­ную ти­раду о прок­ля­тых нем­цах.
— Бла­года­рю. Я уж как-ни­будь воз­держусь, — прусс хо­тел выс­коль­знуть из за­ла, но еще боль­ше по­тем­невшее ли­цо Ива­на нед­вусмыс­ленно на­мека­ло о воз­можных пос­ледс­тви­ях та­кого воз­держа­ния, пос­ледс­тви­ях яв­но на­силь­ствен­но­го ха­рак­те­ра.
Прус­сия дол­го про­водил по бор­щу лож­кой, преж­де чем рис­кнул его поп­ро­бовать. Он тер­петь не мог су­пы, они бы­ли для не­го вос­по­мина­ни­ем боль­ни­цы и ужас­ной еды, что там вы­дава­ли за ну­левой стол. На­конец, за­чер­пнув лож­ку, он су­мел зас­та­вить се­бя это поп­ро­бовать. Ук­ра­ина всег­да неп­ло­хо го­тови­ла, пус­кай на его взгляд спе­цифич­но, но во вре­мя ок­ку­пации жи­лось им с бра­том на отоб­ранных у се­лян хар­чах бо­лее чем неп­ло­хо. А уж борщ, при­готов­ленный для так на­зыва­емой «семьи СССР», был вы­ше вся­ких пох­вал.
— Олень­ка, а не от­пра­вить­ся ли нам в Крым на не­дель­ку, гля­дишь, и Гил­берт здо­ровье своё там поп­ра­вит? – Рос­сия был уже хо­рошо на ве­селе от мно­жес­тва ста­канов вод­ки, ко­торые бы­ли да­леки от стан­дар­тных стог­раммо­вых сто­пок.
— Да, за­меча­тель­ная идея, – стар­шая сес­тра улыб­ну­лась и выш­ла на кух­ню за пю­ре с кот­ле­тами, ко­торые се­год­ня сос­тавля­ли вто­рое блю­до.
— Спа­сибо, Оля. Бы­ло очень вкус­но, – На­талья сор­ва­лась из-за сто­ла пос­ле ужи­на пер­вой, соб­рав гряз­ную по­суду. То­рис хо­тел по­мочь ей — ви­димо, па­рень де­лал это не впер­вые, но Рос­сия пло­хо ско­ор­ди­ниро­ван­ным жес­том ос­та­новил его.
— Пусть ГДР по­может сес­трён­ке, быс­трее по­об­выкнет, – по ли­цу Прус­сии, ко­торый по­пер­хнул­ся, до­жёвы­вая мя­со, это­го нель­зя бы­ло ска­зать. Он мол­ча взял часть по­суды и от­пра­вил­ся за млад­шей на кух­ню, мыс­ленно прок­ли­ная Бра­гин­ско­го, ос­ме­лив­ше­гося опус­кать Ве­лико­леп­но­го до мытья по­суды.
— Уби­рай­ся от­сю­да, даль­ше я са­ма справ­люсь, – Бе­лорус­сия, не обер­нувшись в его сто­рону, от­кры­ла кран и ста­ла нер­вно мыть та­рел­ку. Но вос­поль­зо­вав­шись офи­ци­аль­ным пред­ло­жени­ем по­мочь, Гил­берт не хо­тел так быс­тро ухо­дить, и, наг­ло ух­мыль­нув­шись, он лишь ти­хо прик­рыл дверь в ком­на­ту.
-Фрой­ляйн, ну что же вы так гру­бите, – па­рень по­дошёл к ней сза­ди и, на­вис­нув над де­вуш­кой, упёр­ся ру­ками в ра­кови­ну, с мер­зко улы­ба­ясь.
-Пос­лу­шай, ты…! — де­вуш­ка выс­коль­зну­ла из-под прус­са­ка с не­ожи­дан­ной для не­го быс­тро­той, прис­та­вив к его гор­лу хо­рошо зна­комый с во­ен­но­го вре­мени нож.
– Сей­час тво­его сол­да­фона ря­дом нет, и вряд ли вра­чи смо­гут вы­тащить те­бя с то­го све­та во вто­рой раз! – си­ние глу­бокие гла­за де­вуш­ки не­доб­ро свер­кну­ли, в тот же мо­мент лез­вие ещё бо­лее неп­ри­лич­но на­руши­ло лич­ное прос­транс­тво око­ло гор­ла Гил­берта.
— Ну, что ты так за­велась сра­зу, я ведь по­мочь хо­тел. Или ты пред­по­чита­ешь это­го ны­тика Лит­ву? – Бай­льшмидт отс­тра­нил­ся от лез­вия и при­сел на раз­де­лоч­ный стол у мой­ки. Злость Бе­лорус­сии толь­ко за­бав­ля­ла его, он слиш­ком мно­го ви­дел в свою сто­рону уг­роз от Вен­грии, что­бы вос­при­нимать жен­ские всплес­ки ина­че.
-— А Ха­тынь ты пом­нишь? – в го­лосе де­вуш­ки пос­лы­шалась сталь, алые гла­за аль­би­носа по­тем­не­ли, он от­вернул­ся к ок­ну ти­хо про­из­нёс:
— Опе­рация Winterzauber…
— Вол­шебс­тво?! Тварь! – На­талья с раз­ма­ху вле­пила ему по­щёчи­ну, вто­рой раз она не смог­ла уда­рить — прус­сак же­лез­ной хват­кой схва­тил обе ру­ки.
— Ес­ли ты хо­чешь из­ви­нений и рас­ка­яния, ты это­го не по­лучишь, ошиб­лась ад­ре­сом, ми­лоч­ка,– мяг­ко от­бро­сив от се­бя де­вуш­ку, пом­рачнев­ший Гил­берт вы­шел из ком­на­ты. Вос­по­мина­ния на­вали­лись слов­но мок­рый ап­рель­ский снег.

Брат сто­ял у ок­на, всмат­ри­ва­ясь в па­да­ющие сне­жин­ки, ко­торые кру­жились в при­чуд­ли­вом валь­се бе­лым пеп­лом.
— Die Partisane, – Люд­виг грох­нул ку­лаком о по­докон­ник, не об­ра­тив вни­мания, что сод­рал при этом ко­жу до кро­ви.
— Да, сог­ла­сен. Они силь­но ме­ша­ют. Нуж­но их при­пуг­нуть, что ли, – Прус­сия си­дел за сто­лом, пок­ры­тым кар­той вос­точно­го фрон­та, пог­ла­живая Пру­бер­та по го­лове. Он не знал, как вос­при­мет эту фра­зу За­пад, взбе­шён­ный дер­зки­ми вы­пада­ми, не пок­ло­нив­шихся пред их сол­да­там лю­дей. Гил­берт при­шёл уже под ко­нец опе­рации под наз­ва­ни­ем «Зим­нее вол­шебс­тво». Зем­ля бы­ла усе­яна ос­татка­ми де­ревень, го­релы­ми тру­пами и тол­па­ми лю­дей, сго­ня­емых в ли­тов­ские ла­геря. Он сам был не свя­той, но, по­жалуй, та­кого он мень­ше все­го ожи­дал от сво­его ма­лень­ко­го За­пада, та­кого спо­кой­но­го и вы­дер­жанно­го. Из ко­лон­ны плен­ных вы­бежал ре­бёнок, — гряз­ная дев­чонка лет вось­ми — с пла­чем и кри­ком она ри­нулась в кус­ты, пос­каль­зы­ва­ясь на мок­рой ве­сен­ней зем­ле.
Кон­во­ир уже вски­дывал ав­то­мат, ког­да Люд­виг рез­ко вски­нул ру­ку, зап­ре­тив стрель­бу.
— Гил­берт! – Прус­сия взгля­нул в ли­цо бра­та, сей­час он не уз­на­вал его. Он толь­ко от­ри­цатель­но по­качал го­ловой. Он был гла­вой ор­де­на, дав­но, но он был им. И уби­вать ре­бён­ка Бай­льшмидт не мог, рё­бен­ка, ко­торый прос­то бе­жал и не пред­став­лял опас­ности. Гер­ма­ния ус­мехнул­ся, про­цити­ровав от­ры­вок ре­чи Геб­бель­са о не­дос­той­нос­ти пра­ва на жизнь лю­бого рус­ско­го. Ов­чарка, сто­яв­шая у его ног, сор­ва­лась, по­летев стре­лой на вновь упав­шую в грязь де­воч­ку.
— Пе­ре­иг­ры­ва­ешь, За­пад, – Гил­берт от­вёл взгляд от неп­ри­ят­ной кар­ти­ны рас­пра­вы жи­вот­но­го над ре­бён­ком.
— Ник­то, — Люд­виг свис­тнул Блэ­ки на­зад и пот­ре­пал её по хол­ке. С мор­ды со­баки ка­пала кровь.

— Уже по­мог? – Иван, по­качи­ва­ясь шёл к не­му навс­тре­чу по ко­ридо­ру, выр­вав прус­са­ка из ому­та па­мяти. – Пой­дём! Сей­час по­кажу ком­на­ту, – он силь­но хлоп­нул Бай­льшмид­та по пле­чу и по­тащил за со­бой. К ис­портив­ше­муся нас­тро­ению Гил­берта при­бави­лась ещё и боль в сер­дце.
— Вот. Рас­по­лагай­ся. Ес­ли ле­карс­тва по­надо­бят­ся, на кух­не по­ищи, – Иван втол­кнул его в по­меще­ние и зах­лопнул дверь.
Прус­сия скеп­ти­чес­ки ос­мотрел не­боль­шую ком­на­ту, в ко­торой ему пред­сто­яло жить. Ни­чего осо­бен­но­го, хо­тя Рос­сия, су­дя по все­му, ста­рал­ся, об­став­ляя её на ма­нер ев­ро­пей­ских до­мов.
— Иди­от, за­чем он так ста­ра­ет­ся…для ме­ня, – Гил­берт рух­нул на слиш­ком мяг­кую ста­рин­ную кро­вать. Единс­твен­ное, что ему, бе­зус­ловно, нра­вилось – тём­но-си­ний цвет, слов­но бар­хат зас­те­лив­ший не­бо. И всё же это бы­ло луч­ше, чем боль­нич­ная кой­ка.

часть 2

Зас­нуть на но­вом мес­те не пред­став­ля­лось воз­можнос­ти: мат­рас был слиш­ком мяг­кий для при­вык­ше­го к по­ход­ным ус­ло­ви­ям Прус­сии. Да и мог он раз­ве зас­нуть пос­ле та­кого стран­но­го дня? Про­ис­хо­дящее всё еще ка­залось ему тя­желым боль­нич­ным сном, он в до­ме Рос­сии, спус­тя 5 лет пос­ле вой­ны…
За дверью в ко­ридо­ре стих­ли шу­мящие при­бал­ты и звон мо­ющей­ся на кух­не по­суды. На крас­ном же­лез­ном бу­диль­ни­ке у кро­вати бы­ла без пя­ти ми­нут пол­ночь, ког­да Гил­берт, ус­тав во­рочать­ся, ти­хо нап­ра­вил­ся в ко­ридор. Ста­рин­ные элек­три­чес­кие све­тиль­ни­ки бы­ли вык­лю­чены че­рез один, от­че­го вок­руг был при­ят­ный по­лум­рак. По раз­ным сто­ронам бы­ли рас­по­ложе­ны две­ри в ком­на­ты с таб­личка­ми, ук­ра­шен­ны­ми гер­ба­ми рес­публик, ко­торым они при­над­ле­жали, от­че­го соз­да­валось ощу­щение не­кой ком­му­наль­ной квар­ти­ры. Ве­ро­ят­но, прос­транс­тво внут­ри ста­рого особ­ня­ка мно­гок­ратно пе­рес­тра­ива­лось, вклю­чая воз­ве­дение но­вых пе­рего­родок. Пят­надцать ком­нат, пос­ледние из ко­торых при­над­ле­жали Ива­ну и его родс­твен­ни­кам.
"Ук­раїнсь­ка Ра­дянсь­ка Соціалістич­на Рес­публіка" зна­чилось на пер­вой две­ри, ук­ра­шен­ной кра­сивой резь­бой в ви­де ко­лось­ев, об­рамля­ющих щит с вос­хо­дом сол­нца, на фо­не ко­торо­го был зо­лотой серп и мо­лот. Вен­ча­ла все это крас­ная звез­да. Дверь бы­ла зак­ры­та. Оль­га, ско­рее все­го, уже спит.
Нап­ро­тив бы­ла ком­на­та её млад­шей сес­тры. Бе­лару́ская Са­ве́цкая Са­цы­ялісты́чная Рэс­пу́бліка. Бук­вы БССР бе­лели на алых лен­тах. В сно­пы с ко­лось­ями бы­ли впле­тены по­левые цве­ты, цве­тущий лён спра­ва и соц­ве­тия кле­вера сле­ва, тот же се­реб­рянный знак и звез­да. Дверь в ком­на­ту, за­вер­ша­ющую ко­ридор и при­над­ле­жащую Бра­гин­ско­му, бы­ла при­от­кры­та, и что бы­ло на таб­личке, уви­деть не бы­ло воз­можнос­ти. По­дой­дя к яр­ко­му тре­уголь­ни­ку све­та на по­лу, Бай­льшмидт ос­та­новил­ся, ему не хо­телось вхо­дить к Ива­ну. Но то, что толь­ко его ком­на­та бы­ла не за­пер­та, вряд ли бы­ло слу­чай­ным сов­па­дени­ем или нев­ни­матель­ностью рус­ско­го. Тот знал, что «но­вый член семьи» обя­затель­но вый­дет на ноч­ную про­гул­ку по до­му, ко­торая не­из­бежно при­ведет к его вла­дени­ям.

Прус­сия ус­та­ло опер­ся на сте­ну с шер­ша­выми выц­ветши­ми обо­ями и, глу­боко вздох­нув, пе­решаг­нул не­высо­кий по­рог, тут же за­мерев от удив­ле­ния. Пос­ле объ­еди­нения с млад­шим бра­том они пос­тро­или боль­шой дом, где в раз­ных кры­лах рас­по­лага­лись их ком­на­ты. Тог­да Люд­виг не­доволь­но вор­чал, что Бай­льшмидт при­тащил с со­бой ку­чу, как ему ка­залось, хла­ма, ко­торый мож­но бы­ло ос­та­вить в дру­гих ре­зиден­ци­ях, а не вез­ти в Бер­лин. Но то, что пред­ста­вилось гла­зам прус­са­ка, гор­дивше­гося сво­ими рос­кошны­ми апар­та­мен­та­ми, удив­ля­ло. Ско­рее все­го, это бы­ло не ком­на­той, а прос­транс­твом со­сед­не­го до­ма, где уб­ра­ли од­ну из стен, ос­во­бодив мес­то под ог­ромный зал. Всю­ду бы­ли неб­режно раз­бро­саны стоп­ки пот­ре­пан­ных книг, ру­копи­сей и бу­маг с си­ними гер­бо­выми пе­чатя­ми. Сто­яли ог­ромные шка­фы и сун­ду­ки са­мых раз­личных ви­дов и сти­лей. У сте­ны с ок­на­ми, за­нима­ющи­ми прос­транс­тво до по­ла, воз­вы­шалась кро­вать с тя­желой дра­пиров­кой по­тёр­то­го бал­да­хина, верх ко­торо­го был не­ког­да ук­ра­шен зо­лочё­ным двух­го­ловым ор­лом, те­перь ва­ляв­шемся ря­дом и пок­ры­того тол­стым сло­ем пы­ли, а на его мес­те бы­ла стран­ная пя­тико­неч­ная ру­бино­вая звез­да, све­тив­ша­яся не­ров­ным ми­га­ющим све­том. Прой­дя меж­ду ме­белью и не­из­вес­тно за­чем бро­шен­ным на про­ходе пу­леме­том "Мак­сим", Гил­берт уви­дел прос­той де­ревян­ный стол с зе­леной лам­пой - единс­твен­ным дос­та­точ­но яр­ким ис­точни­ком све­та в этой час­ти вла­дений Бра­гин­ско­го, ко­торый си­дел за сто­лом, скло­нив­шись над стоп­кой бу­маг, вни­матель­но их изу­чая. Вок­руг воз­вы­шались ки­пы па­пок с над­пи­сями «де­ло №» и «со­вер­шенно сек­ретно».

- Бес­сонни­ца… Я же го­ворил те­бе, мо­жет по­надо­бить­ся ап­течка, она на кух­не, – го­лос рус­ско­го зву­чал дру­желюб­но, но Иван не отор­вался от чте­ния.
- У те­бя там есть что-то силь­нее ва­лерь­ян­ки? – ус­мехнул­ся Гил­берт, под­хо­дя бли­же.
Иван, на­конец, под­нял на не­го взгляд, от­ры­ва­ясь от свер­ху­роч­ной ра­боты.
- Бо­рис Бо­рисо­вич уве­рял ме­ня, что те­бе боль­ше не нуж­но ни­чего силь­нее. Хо­рошо, что ты при­шел, я как раз со­бирал­ся сде­лать те­бе по­дарок, – рус­ский встал из-за сто­ла, уб­рав до­кумен­ты в бли­жай­шую от­кры­тую пап­ку. На его ли­це иг­ра­ла без­мя­теж­ная ре­бячес­кая улыб­ка, ког­да он, по­манив прус­са­ка ру­кой, по­вёл его к од­но­му из ок­ру­жа­ющих шка­фов.
Ос­та­новив­шись око­ло зак­ры­тых ство­рок, Бра­гин­ский пох­ло­пал по кар­ма­нам фор­мы, ища ключ. На чёр­ной по­лиро­ван­ной по­вер­хнос­ти бы­ла при­бита мед­ная таб­личка с над­писью «до вос­тре­бова­ния».

Двер­ца от­во­рилась с про­тяж­ным скри­пом дав­но не сма­зыва­емых пе­тель. Не­тер­пе­ливо заг­ля­нув внутрь че­рез пле­чо Ива­на, Гил­берт не­воль­но от­шатнул­ся. На сред­ней пол­ке в тус­клом све­те ле­жало два до бо­ли зна­комых пред­ме­та, но прус­са­ку ка­залось, что он бы уз­нал их и в пол­ной тем­но­те. Это бы­ли его ве­щи: же­лез­ный крест и сталь­ные ос­колки тев­тон­ско­го ме­ча. Вос­по­мина­ния ох­ва­тили всё еще ту­ман­ную пос­ле дол­гих боль­нич­ных лет па­мять.

Гил­берт ни­ког­да не за­будет пос­ледние пол­то­ра го­да вой­ны. С ухо­дом Ита­лии Люд­виг ста­новил­ся все бо­лее по­рывис­тым в во­ен­ных дей­стви­ях, Баль­дшмидт ука­зывал на не­дос­татки пред­ло­жен­ных ко­ман­до­вани­ем опе­раций, но не­мец лишь ус­та­ло от­ма­хивал­ся. Ра­ны на те­ле Гер­ма­нии не про­ходи­ли, и про­мок­шие от алой кро­ви бин­ты при­ходи­лось ме­нять каж­дый день. О воз­вра­щении млад­ше­го бра­та на ли­нию фрон­та не мог­ло ид­ти и ре­чи, по­это­му Прус­сия лич­но по­ехал в став­ку, что­бы про­сить о вре­мен­ном от­ды­хе За­пада в бер­лин­ском гос­пи­тале и при­нять ко­ман­до­вание ос­новны­ми флан­га­ми на се­бя.

Го­рящий Кё­ниг­сберг 10 ап­ре­ля. Гил­берт ни­ког­да не ду­мал, что мо­жет быть так хо­лод­но - вес­ной в 12 гра­дусов теп­ла при бу­шу­ющем вок­руг пла­мени по­жара. Он сто­ял спи­ной к вхо­ду в ка­фед­раль­ный со­бор и сквозь дым по­жари­ща ви­дел на дру­гой сто­роне ре­ки раз­ру­шен­ный за­мок, в его кир­хе ког­да-то ко­роно­вали Фрид­ри­ха I, а те­перь там пря­чут­ся жи­тели го­рода, ста­ра­ясь за­бить­ся в спа­ситель­ную тём­ную глу­бину под­ва­лов от шква­ла рус­ской ар­тилле­рии.
Мно­гие ду­ма­ют, что Прус­сия име­ет нес­та­биль­ную пси­хику, но это да­леко не так. Он при­вык ра­зыг­ры­вать са­мов­люблен­но­го шу­та, но в глу­бине ду­ши он прак­ти­чес­ки всег­да спо­ко­ен. Хо­лоден и рас­четлив, как его млад­ший брат, ко­торый пе­ренял со вре­менем эту тща­тель­но скры­ва­емую от зна­комых чер­ту ха­рак­те­ра. Сей­час Гил­берт приз­на­ет­ся се­бе, что его му­ча­ет пло­хое пред­чувс­твие пе­ред бо­ем, вос­по­мина­ния о крат­ких встре­чах с рус­ским в хо­де этой ком­па­нии тре­вожат его.
Вос­точно-прус­ская опе­рация на­чалась еще в хо­лод­ном ян­ва­ре. Боль­ше все­го ста­ралась унич­то­жить его На­талья. Имен­но её вой­ска взя­ли древ­ний го­род в оса­ду, про­дол­жа­ющу­юся до се­год­няшне­го дня, Бе­лорус­сия упор­но под­тя­гива­ла к гра­ницам все си­лы ар­тилле­рии, ко­торые мог­ла най­ти ря­дом. Ей хо­телось сжечь не­навис­тный Кё­ниг­сберг, на­поми­на­ющий об ужа­сах ок­ку­пации, о ты­сячах уби­тых и уве­ден­ных в плен ее лю­дей. Она зна­ла, что Бай­льшмидт лич­но при­был за­щищать го­род, и каж­дый раз пос­ле оче­ред­но­го шкваль­но­го ог­ня, она страс­тно же­лала уви­деть его фи­гуру с бе­лым фла­гом, хро­ма­ющей по­ход­кой при­нося­щего ей тор­жес­твен­ную по­беду.
Ут­ро пос­ле оче­ред­но­го обс­тре­ла. Ар­лов­ская сто­яла на оче­ред­ном взя­том сол­да­тами не­мец­ком ук­репле­нии, жад­но всмат­ри­ва­ясь в ли­ца плен­ных, про­ходя­щих ря­дом под кон­во­ем. Сре­ди них опять не бы­ло вид­но Гил­берта.

- Здравс­твуй, сес­трен­ка! - силь­ные ру­ки Ива­на об­ня­ли ее сза­ди, сжав в сталь­ных объ­яти­ях. От рус­ско­го пах­ло по­рохом и го­рячим ме­тал­лом, от­че­го в гор­ле сра­зу же за­пер­ши­ло.
- Здравс­твуй... Он все еще не сда­ет­ся, - в го­лосе Бе­лорус­сии проз­ву­чала пло­хо скры­тая до­сада. Она не ожи­дала уви­деть бра­та так ра­но, же­лая за­кон­чить с этим вра­гом са­мос­то­ятель­но
- Ес­ли ты ду­ма­ешь, что смо­жешь его вы­курить, то ты оши­ба­ешь­ся. Гил­берт не кры­са. Он бу­дет за­щищать это мес­то до пос­ледне­го кам­ня, - го­лос рус­ско­го стал отс­тра­нен­но пе­чаль­ным, уб­рав ру­ки от сес­тры. Он ото­шел, хму­ро вгля­дыва­ясь в по­жари­ща.
- Зна­чит, пусть он сго­рит со сво­им прок­ля­тым… - де­вуш­ка не ус­пе­ла за­кон­чить фра­зу, встре­тив­шись взгля­дом с Ива­ном.
- Нет. Прек­ра­тить огонь, - Бра­гин­ский от­вел хо­лод­ный, как лед, ли­ловый взгляд от сес­тры, ко­торая лишь не­году­юще свер­кну­ла гла­зами и уш­ла в ко­ман­дный пункт от­да­вать при­каз.

Дрожь ухо­дит так же рез­ко, как и по­яви­лась. Бай­льшмидт обе­ими ру­ками стря­хива­ет пе­пел с пла­тино­вых во­лос. Иван уже ря­дом, шум взры­вов и вой са­моле­тов над го­родом прек­ра­ща­ет­ся. Гил­берт зна­ет, что тот не бу­дет пы­тать­ся убить его из­да­ли, ис­поль­зуя снай­пер­скую вин­товку. Это бу­дет фак­ти­чес­ки ри­ту­аль­ный бой, как в ста­рые доб­рые вре­мена, ког­да пе­ред ар­ми­ями вы­ходи­ли пред­ста­вите­ли обо­их сто­рон на по­еди­нок, за­час­тую пред­ре­ша­ющий ис­ход пос­ле­ду­юще­го сра­жения, толь­ко су­дя по ок­ру­жа­ющей об­ста­нов­ке ис­ход пред­ре­шен уже па­ру ме­сяцев на­зад. Ког­да-то дав­ным-дав­но, еще в мо­лодос­ти, прус­сак уви­дел мо­лодо­го Ива­на на чуд­ском озе­ре. Он сра­зу по­нял, что тот маль­чик в тол­пе рус­ских во­инов не че­ловек, что он та­кой же, как он. И уди­вил­ся, что тот так мал, но уже ве­дет за со­бой лю­дей, ко­торые ус­ту­па­ют, как ка­залось прус­са­ку, ве­лико­му тев­тон­ско­му ор­де­ну и по ору­жию, и по бо­евой под­го­тов­ке. Их ве­дет толь­ко ве­ра в то, что они за­щища­ют свою Ро­дину. И это са­мая страш­ная си­ла, ко­торую он не оце­нил тог­да. И с ко­торой ему при­дет­ся встре­тить­ся сей­час вновь. С си­лой все­го на­рода, все­го го­сударс­тва в ли­це Ива­на. Тог­да Прус­сия шел за свою идею, за ор­ден, за же­лание но­вых зе­мель и под­данных. Сей­час он идет не толь­ко за свой из­му­чен­ный штур­мом го­род, за центр Вос­точной Прус­сии, он идёт за Люд­ви­га, по­кину­того боль­шинс­твом из сво­их вче­раш­них со­юз­ни­ков, ок­ру­жен­но­го раз­гне­ван­ной Ев­ро­пой. От­части не по сво­ей ви­не, но раз­ве это бу­дет вол­но­вать тех, кто по­терял сво­их близ­ких, свои до­ма, спо­кой­ную жизнь и на­деж­ду на бу­дущее, тех, ко­го сей­час пе­репол­ня­ет пра­вед­ный гнев?Слиш­ком мно­го фи­лосо­фии и вос­по­мина­ний. Нер­вная ус­мешка оза­ря­ет ли­цо Гил­берта, ког­да он ви­дит приб­ли­жа­ющу­юся вы­сокую тем­ную фи­гуру сквозь дым по­жарищ.

Бра­гин­ский одет в ста­рую ши­нель и бе­лый шарф, точ­нее, он был ког­да-то бе­лым, сей­час это прос­то сим­во­лич­ная тряп­ка, по­дарен­ная его стар­шей сес­трой. В его ру­ках нет ору­жия, как впро­чем, его нет сей­час и в ру­ках Бай­льдшмид­та. Ли­цо рус­ско­го спо­кой­ное и уве­рен­ное, фи­ал­ко­вые гла­за ка­жут­ся тем­ны­ми, как ле­дяная во­да озе­ра, где ког­да-то то­нул прус­сак. И тот как ни­ког­да ра­нее чувс­тву­ет, что этот бой бу­дет для не­го пос­ледним, хоть и ста­ратель­но го­нит эту на­вяз­чи­вую мысль.
До рус­ско­го ос­та­ет­ся не боль­ше 10 мет­ров, ког­да они встре­ча­ют­ся взгля­дами. Хо­тя ско­ро дол­жно на­чать­ся но­вое нас­тупле­ние - Ар­лов­ская дол­го не бу­дет ждать - вок­руг не слыш­но зву­ков, толь­ко мер­ный скрип са­пог Бра­гин­ско­го и шур­ша­ние одеж­ды прус­са­ка, от­ря­хива­юще­го с се­бя гарь. Иван ос­та­нав­ли­ва­ет­ся в па­ре мет­ров от не­го, и оба про­тив­ни­ка чуть за­мет­но ки­ва­ют друг дру­гу. Не в знак при­ветс­твия, но в знак сог­ла­сия, что к сво­им вый­дет толь­ко один.

Гил­берт пе­рево­дит взгляд на ру­ки про­тив­ни­ка. Он зна­ет, что там бу­дет, но хо­чет про­верить пред­чувс­твие на де­ле. Се­год­ня вновь бу­дет по-ста­рому, толь­ко зна­комое с древ­них вре­мен же­лезо. Сталь длин­но­го во­доп­ро­вод­но­го кра­на за­гора­ет­ся алым от близ­ких вспо­лохов пла­мени. Прус­сия еще ши­ре ос­ка­лива­ет­ся в улыб­ке, в его ру­ке воз­ни­ка­ет меч, длин­ный, с тем­ной фи­лиг­ранью на лез­вии и кра­сивой гар­дой, ук­ра­шен­ной чер­ным крес­том, та­ким же, как он но­сит очень дав­но на шее. Та­ким же, как он на­дел на сво­его млад­ше­го бра­та в знак приз­на­ния их родс­тва и вза­имо­помо­щи.

Ед­ва уло­вимое дви­жение обо­их фи­гур, и звон ста­ли оз­ву­чива­ет на­чало ре­ша­ющей бит­вы. С са­мого на­чала Бай­льшмидт по­нима­ет, как все по­меня­лось с той пос­ледней встре­чи ря­дом с Пско­вом. Вы­пады рус­ско­го быс­тры и вир­ту­оз­ны, хо­тя его ору­жие и не мо­жет на­носить как ре­жущих, так и ко­лющих уда­ров, и ка­жет­ся гро­моз­дким. Но ог­ромная си­ла ярос­ти поч­ти сра­зу зас­тавля­ет прус­са­ка пе­рей­ти в за­щиту. Все его по­пыт­ки пе­рей­ти в на­паде­ние бло­киру­ют­ся от­бра­сыва­ющи­ми на рас­сто­яние уда­рами Ива­на. Мол­ча­ние обо­их и толь­ко звон ме­тал­ла. Про­ходит нес­коль­ко ча­сов, и Бай­льшмидт, ко­торо­го все бо­лее тес­нит Бра­гин­ский, чувс­тву­ет, как зем­ля ухо­дит у не­го из-под ног. Он па­да­ет нав­зничь, спот­кнув­шись о вы­пав­шей из раз­ру­шен­ной сте­ны хра­ма кир­пич. Тя­жело ды­ша, он вски­дыва­ет меч, ста­вя блок, опа­са­ясь воз­можно­го уда­ра свер­ху от Ива­на, но тот от­сту­па­ет на шаг и спо­кой­но да­ет про­тив­ни­ку под­нять­ся. Нель­зя ска­зать, что прус­сак рад то­му, что Бра­гин­ский нас­толь­ко бла­горо­ден и не пы­та­ет­ся убить его на зем­ле при пер­вой же воз­можнос­ти. Слиш­ком вы­сокие став­ки, что­бы рас­тра­чивать­ся на под­лость. Или мо­жет быть Рос­сия зна­ет, что это не упу­щение шан­са, а лишь прод­ле­ние ил­лю­зии, что у Вос­то­ка есть хоть ка­кой-то шанс про­тив не­го. Его фи­ал­ко­вые гла­за уже не так тем­ны, как в на­чале боя, ого­нек бе­зумия еще не раз­го­рел­ся в пол­ную си­лу. Гил­берт вста­ет, вы­тирая кровь со ще­ки, ко­торую рас­сек при па­дении. И сра­жение вновь про­дол­жа­ет­ся.

Ка­жет­ся, оно длит­ся уже слиш­ком дол­го, а, мо­жет быть, вре­мени уже прос­то не су­щес­тву­ет, как бы­ва­ет в ре­ша­ющие мо­мен­ты су­деб дер­жав. Бай­льдшмидт толь­ко па­ру раз всколь­зь за­дел рус­ско­го, но тот уже дав­но не об­ра­щал вни­мания на столь мел­кие ца­рапи­ны.
Тер­пе­ние Гил­берта на­чина­ет та­ять вмес­те с си­лами. Он боль­ше не мо­жет про­дол­жать сра­жать­ся в пол­ной ти­шине, на­чиная про­воци­ровать Бра­гин­ско­го рез­ки­ми реп­ли­ками о бло­каде Ле­нин­гра­да, пле­не На­таши и Оль­ги, их сож­жённых де­рев­нях. Оче­ред­ной прис­туп нер­вно­го сме­ха пре­рыва­ет­ся близ­ким раз­ры­вом сна­ряда, от ко­торо­го прус­са­ка под­ки­дыва­ет вверх и бро­са­ет в про­ём раз­би­того ок­на хра­ма.

Вой­ска на­чина­ют нас­тупле­ние. Сей­час, во вре­мя ре­ша­юще­го мо­мен­та, они сок­ры­ты от глаз обыч­ных лю­дей, но не от фи­зичес­ко­го воз­дей­ствия вок­руг. Гил­берт ши­пит от бо­ли, пы­та­ясь выб­рать­ся из ря­да сло­ман­ных де­ревян­ных чёр­ных ска­мей. Каж­дое дви­жение- пыт­ка, еще не за­жив­шие пе­рело­мы да­ют о се­бе знать. В пор­та­ле вхо­да по­яв­ля­ет­ся Иван, мед­ленно нап­равля­ющий­ся к про­тив­ни­ку, ос­матри­вая на хо­ду обе­зоб­ра­жен­ную обс­тре­лами пос­трой­ку. Гил­берт зна­ет, что уже ско­ро не смо­жет дер­жать в ру­ках меч, его ша­та­ет, и ды­шать ста­новит­ся все труд­нее из-за сло­ман­ных ре­бер, он прак­ти­чес­ки ог­лох от кон­ту­зии. Ес­ли бы он был прос­тым че­лове­ком, его не ста­ло бы уже дав­но. Но он по-преж­не­му ста­ра­ет­ся ата­ковать Рос­сию, прав­да, уже без преж­ней ух­мылки на бе­лом, как снег, ли­це.

Его вновь от­бра­сыва­ет оче­ред­ной удар, и Бай­льшмидт ска­тыва­ет­ся в глу­бокую во­рон­ку от сна­ряда по­сере­дине за­ла. Не ус­пе­ва­ет под­нять­ся, но прак­ти­чес­ки на реф­лексах ста­рого во­ина бло­киру­ет ме­чом сок­ру­шитель­ной си­лы удар стран­но­го ору­жия Бра­гин­ско­го. Мер­зкий дре­без­жа­щий звук ло­ма­юще­гося же­леза. Тем­ны­ми ос­колка­ми рас­сы­па­ет­ся кли­нок, столь­ко раз ве­рой и пра­вой слу­жив­ший ему, и бес­по­лез­ная ру­ко­ять па­да­ет на раз­би­тые мра­мор­ные пли­ты. Это ко­нец. Шум ору­жий сти­ха­ет. Прус­сия чувс­тву­ет, как Иван гру­бо хва­та­ет его за ки­тель и под­ни­ма­ет над по­лом. Он прак­ти­чес­ки те­ря­ет соз­на­ние от волн бо­ли, ох­ва­тыва­ющих все те­ло. Но Гил­берт не мо­жет поз­во­лить се­бе та­кую рос­кошь, как упасть в об­мо­рок имен­но сей­час. Пе­ред ли­цом вра­га, в мо­мент, ког­да его жизнь вот-вот за­кон­чится. И Иван прек­расно это по­нима­ет, кран ис­че­за­ет из его сво­бод­ной ру­ки. Гор­ло по­вер­женно­го Бай­льшмид­та неп­ри­ят­но хо­лодит ос­трое лез­вие ар­мей­ско­го но­жа, чер­ная лен­та с крес­том прак­ти­чес­ки од­ним дви­жени­ем сре­зана и уб­ра­на в кар­ман ши­нели рус­ско­го вмес­те с его от­ли­читель­ным зна­ком, ис­че­за­ет пос­ледняя ли­ния обо­роны, и где-то на пу­затой древ­ней баш­не в не­бо ус­трем­ля­ет­ся крас­ный флаг под тор­жес­тву­ющие кри­ки сол­дат. Бра­гин­ский мед­лит с рас­пра­вой, вгля­дыва­ясь в за­ос­трив­ши­еся чер­ты Прус­сии, мо­жет быть, он хо­чет за­пом­нить этот мо­мент, ког­да сам Ве­ликий гиб­нет в его ру­ках, ли­шен­ный вмес­те с се­реб­ря­ным сим­во­лом тев­тон­ско­го ор­де­на прав на­зывать­ся стра­ной. В тем­но-алых гла­зах нет стра­ха, толь­ко бес­ко­неч­ная ус­та­лость и со­жале­ние.

- Иван, Гер­ма­ния не убил тво­их сес­тер, я ...- хри­пит Гил­берт. И, су­дорож­но вды­хая, от­ры­вис­то, по-не­мец­ки: - Про­шу дать мне пра­во на пос­ледние же­лание. Ему не хва­та­ет воз­ду­ха от не­пере­носи­мой для Ве­лико­го бо­ли уни­жения, от осоз­на­ния то­го, что он фак­ти­чес­ки умо­ля­ет сво­его зак­ля­того вра­га. Дол­гий прис­туп каш­ля с кровью сот­ря­са­ет ис­ка­лечен­ное те­ло Прус­сии.
- Что ты хо­чешь? - го­лос рус­ско­го спо­ко­ен, хо­тя не­доб­рые огонь­ки в гла­зах го­ворят, что ему не хо­телось бы от­ры­вать­ся в мо­мент три­ум­фа от сво­ей до­бычи для соб­лю­дения нег­ласно­го до­гово­ра о вы­пол­не­нии пос­ледне­го же­лания по­беж­денно­го.
- Не уби­вай Люд­ви­га, не уби­вай мо­его... Бра­та. – Бай­льшмидт не же­ла­ет, что­бы его, воз­можно, пос­ледние в жиз­ни сло­ва бы­ли ска­заны на рус­ском язы­ке, ему все слож­нее зас­та­вить се­бя сох­ра­нить хоть ка­кое-то соз­на­ние и не на­чать сто­нать от бо­ли. Мол­ча­ние Бра­гин­ско­го ка­жет­ся ему бо­лее дол­гим, чем их бой, хо­тя оно длит­ся мень­ше ми­нуты.
- Хо­рошо, - ко­рот­ко бро­са­ет рус­ский, кач­нув го­ловой в знак сог­ла­сия. Толь­ко по это­му жес­ту Гил­берт осоз­на­ёт, что рус­ский вы­пол­нит прось­бу.
- Ave Maria... Vos autem postquam audistis me, - ти­хо шеп­чет тев­то­нец. Толь­ко пос­ле это­го поз­во­ляя се­бе про­валить­ся в спа­ситель­ное от бо­ли не­бытие. От­няв от гор­ла быв­ше­го вра­га нож, Иван поч­ти бе­реж­но опус­ка­ет Гил­берта на раз­би­тые мра­мор­ные пли­ты.
По­вер­женный враг у его ног те­перь все­го лишь мо­лодой че­ловек в пор­ванной и за­литой кровью уни­фор­ме. На вид ему не боль­ше 22 лет, хо­тя он и стар­ше Бра­гин­ско­го. Иван под­ни­ма­ет Бай­льшмид­та и уно­сит его в по­левой гос­пи­таль за ли­ни­ей фрон­та. Вра­чи при­вык­ли к стран­ностям сво­его ко­ман­ди­ра, но все же воп­ро­ситель­но смот­рят, уви­дев на сто­ле изу­вечен­но­го не­мец­ко­го сол­да­та.

- Он дол­жен вы­жить, - го­лос рус­ско­го по-дет­ски не­пос­редс­тве­нен, но зас­тавля­ет мед­персо­нал вздрог­нуть.
- Вы пой­ми­те… Га­ран­тий на выз­до­ров­ле­ние сей­час мы не мо­жем дать... Он...- глав­ный хи­рург осе­ка­ет­ся, по­нимая, что го­ворить о кри­тичес­ком сос­то­янии мо­лодо­го че­лове­ка бес­по­лез­но, это слиш­ком оче­вид­но.
- Он вы­караб­ка­ет­ся. Как толь­ко бу­дет тран­спор­та­белен, не­мед­ленно со­об­щить мне, - улыб­ка оза­ря­ет ли­цо Бра­гин­ско­го. По­беди­тель об­во­дит взгля­дом каж­до­го в опе­раци­он­ной и хит­ро заж­му­рива­ясь, ухо­дит, бо­лее ни­чего не ска­зав.


Обос­нуй

Бо­рис Бо­рисо­вич уве­рял ме­ня, что те­бе боль­ше не нуж­но ни­чего силь­нее. "Бо­рух Бер­ко­вич Ко­ган д.м.н., про­фес­сор, член-корр. АМН, ве­дущий врач И.В Ста­лина"

... и где-то на пу­затой древ­ней баш­не в не­бо ус­трем­ля­ет­ся крас­ный флаг под тор­жес­тву­ющие кри­ки сол­дат... "10 ап­ре­ля бы­ли в ос­новном лик­ви­диро­ваны пос­ледние оча­ги соп­ро­тив­ле­ния нем­цев в Кё­ниг­сбер­ге. На баш­ню Der Dona бы­ло вод­ру­жено Зна­мя по­беды."

Vos autem postquam audistis me " лат. Вы ус­лы­шали ме­ня"

часть 3

Брагинский всё возится на нижней полке, с шумом перекладывая какие-то вещи, не замечая, что Гилберт слишком долго молчит и перестаёт дышать.
Сейчас шея Ивана находится как раз на уровне его руки, вечно закутанная белоснежным шарфом над военной формой. Снимает ли он его когда-нибудь вообще? Воздух в комнате становится вязким, и Байльшмидту тяжело его вдохнуть. Он переводит взгляд с осколков меча, до которых вполне может дотянуться, на не подозревающего ничего русского. От продолжительной нехватки воздуха в глазах все больше темнеет, пруссак может различить только узкий круг предметов, в котором видна часть шкафа с трофеями, и Ивана, на котором светлая ткань Ольгиного подарка становится отличной меткой для удара. До того, как немец решает, стоит ли воспользоваться моментом и отомстить за унижение, Россия, видимо нашедший то, что искал, вновь выпрямляется в полный рост и поворачивается лицом к Гилберту.

- С тобой все в порядке? - будничным голосом спрашивает Брагинский, интуитивно почувствовавший изменения в собеседнике. Сейчас его вечная полуулыбка на простом с крупными чертами лице раздражает пруссака, как никогда сильно. С ней Иван вечно похож на блаженного, только, в отличие от последнего, может убить. Быстро и без сожаления.
- Да...- судорожно шумно втягивает в себя воздух немец, кашлянув от попавшей в горло пыли. - У тебя здесь душно.
Брагинский встряхивает головой, убирая мешающие смотреть волосы, протягивает Гилберту что-то блестящее.
- Повесишь себе на дверь. Нравится? - если бы Байльшмидт не перевел взгляда на предмет в руках русского, он бы непременно отметил огонек веселья в фиалковых глазах России. Это бронзовый круглый щит, на котором в традиционных для СССР венках из не самых пышных колосьев изображен грубо стесанный молот, олицетворяющий всесильный рабочий класс.
- Надеюсь, у меня есть право на внесение корректировки в герб, - Пруссия идеально сдерживает в себе желание разбить русскому лицо этой усмешкой над его народом. Даже его тембр остается на удивление неизменным. Отчего Иван несколько разочарован, он ждал хоть какого-то проявления эмоций на свой личный набросок эмблемы.
- Да. Но могу сразу предупредить, никаких орлов, - сказано это голосом, не позволяющим препирательств.
- На нём не будет надписей, - выделяя отрицательную частицу, парирует пруссак, отходя к столу и присаживаясь на стул около него. Он вальяжно закидывает ногу на ногу.
- Договорились, завтра утром закрепи на двери. А то сейчас спят все, - соглашается Брагинский. Он не настроен на долгие уговоры. Упорно не замечая изменившегося поведения Байльшмидта, неторопливо закрывает шкаф и, усаживаясь за бумаги, кладет герб на ближний к немцу край стола.
- Думаю, не стоит этого делать сейчас. Придется снимать и вешать новый, дырки останутся, - уже не скрывая издёвки, отвечает немец, на бледных губах хищно проступает оскал, он чувствует слабую, но возможность диктовать условия. Весь их разговор как прогулка по болоту. Прощупывание почвы под ногами, никогда не знаешь, когда провалишься.
- Хорошо, - Иван вновь углубляется в срочные донесения, выпад Пруссии кажется ему жалким, конечно же, тот не так глуп, чтобы жалеть чужую мебель. Тем более в следующем году, а может быть и раньше, Россия собирался переезжать из этого дома в одну из новых высоток. Слишком много стал помнить этот временный приют, в котором он жил еще до революции. Его не смущает, что на работу придется добираться чуть дольше. Русский до сих пор не хочет признаваться себе, что невольно всё дальше уходит от политического центра столицы. Пора отпускать прошлое, и Байльшмидту рано или поздно придется сделать это тоже.
- У тебя есть сигареты? - вновь нарушает тишину голос немца.
Вместо ответа Иван, не глядя, достает из кармана пачку папирос Герцеговина флор и спички. Хмыкая, Гилберт небрежно достает одну, перебирает в пальцах, пытаясь что-то определить - диаметр ровно 0,3 дюйма.
Его смешок больше похож на удержание кашля. Чиркнув спичкой о затертый коробок, немец глубоко затягивается.
- Ольга не заругает? - выдыхая из ноздрей дым, Пруссия сладко потягивается, все шире улыбаясь. В голове приятно кружится, хотя папиросы крепче, чем те, к которым он привык. Он так давно не курил. Движения больше не отдают глухой болью в теле.
- Не заругает, - напрасно немец ждет, что он оторвется от дел. Возможно, он даже не будет ложиться и проработает всю ночь. На часах уже ближе к трем, а к восьми он должен быть в Кремле на ежедневном отчете. И всё же полунамек о смутном времени тенью неприязни промелькнул на склоненном к листам лице.
Докурив папиросу и смяв ее в хрустальной тяжелой пепельнице, которая ощутимо наполнена окурками уже до него, Гилберт уже собирается уходить, когда Иван, словно вспомнив о чем-то важном, пристукивает по столу карандашом, обращая на себя внимание.
- Сходишь завтра с сестрами в ЦУМ. Наташа расстроена. А там, говорят, новые платья привезли...- по тону Брагинского невозможно понять оттенок слова "сходишь". Приказ или же просьба?
- Угу, себе тоже что-нибудь подберу, только прибалтов не нужно, я теряюсь от такого количества дам, - иронично бросает Байльшмидт.
- Пришлю утром машину, - лицо Ивана безмятежно, хотя глаза внимательно следят за движениями немца.
- Я не настолько стар, чтобы возить мою задницу пару кварталов, - услужливость Ивана раздражает, впрочем, он нисколько не заинтересован в продолжение столь позднего разговора.
- Хорошо, посмотришь моё метро. Из двора налево и еще раз налево. А впрочем, ты с сестрами будешь, они покажут, - Иван не уверен, что Гилберт дослушает его. Быстрыми шагами немец молча покидает комнату. Брагинский тяжело вздыхает и закуривает, устало подходя к окну. Распахивает старую скрипучую раму. Прохладный воздух приятно холодит лицо, вытягивая остатки дыма из помещения. Внутренний двор дома освещен лишь старым фонарным столбом. Около тусклой лампочки вьётся беспокойная мошкара. Окурок, рассыпая быстро затухающие искры, упал вниз, туда же была вытряхнута пепельница. Громко захлопывается окно второго этажа, Иван не слышит тихого чертыханья человека в гражданском, стоящего слишком близко, для случайного позднего прохожего, к стене дома.

часть 4

Байльшмидт не помнит, когда он просыпался по будильнику последний раз, поэтому, когда тот резким треском пытается напомнить о себе, пруссак быстро убирает его под подушку, откуда доносится сдавленное обиженное треньканье. Это напомнило ему давний вечный спор Альфреда и Старого света. Первый всегда старался придумать лишь бы что-нибудь, но новое, отличное от европейского. Свой первый будильник он гордо принес Артуру, но вместо похвалы тот следующим утром полетел в голову незадачливому американцу. Доброе утро не может начинаться в 4 am. Через 60 лет, «старший братик Европы» подарил Квикленду другие часы, но англичанину они так и не пришлись по душе, видимо, память первого слишком раннего подъема была еще свежа.

Сегодня же эта бесполезная для старого солдата вещь полетит в помойку, врожденная точность не требует понуканий, тем более от России. Гилберт на ногах уже около часа. Стоит, вглядываясь в узкую полоску света под дверью, в которой снуют неясные тени. Немец уже полностью одет: в светлых хлопчатобумажных брюках и белоснежной рубашке, еще больше подчеркивающих неординарную бледность его кожи. Его коробит от штатского, практически всю свою жизнь он менял одни униформы на другие, чем был страшно доволен. Затянувшееся ожидание невольно наводит на мысли о прошлом…

Недалеко от «Площадки для привала» в 1937 году, когда еще ничего не предвещало беды, его водитель пропускал колонну пленных. Среди них была немолодая женщина, заметив машину, она указала на неё рукой, что-то прокричав, конвоиры тут же напомнили, что вести себя подобным образом не следует, но цыганка все еще кричала, когда её пытались вернуть в строй. Почему? Он тогда просил шофера узнать, что она говорила. Что двигало его порывом? Неприязнь к кочевому народу, до которого ему не было дела? Праздное любопытство? Или усиленный интерес к оккультным знаниям, подхваченный от Людвига? Водитель принес ответ через несколько минут, по его поведению было видно, что он не решается ответить на вопрос начальника. Казалось, что судьба давала ему еще один шанс не узнать этого, спокойно доехать до Берлина и заняться делами брата. Но он спросил еще раз, что говорила та оборванка, тыкая своими грязными руками в автомобиль. Она сказала: «Великий вспомнит двойственность имени, когда уйдёт на Восток». Казалось бы, глупость, ведь он сам был Востоком. Да и сколько людей проклинали его, желали что-то вслед за все столетия его жизни. И что могли они, простые смертные, знать о нём, он не был им ровней. Тем более тем, кто не относился к его народу. Но, тем не менее, слова ромны сбылись, и теперь, без оружия и фактически без земель, он был именно заложником в этом старом доме в центре так и не взятой столицы России.
Нужно идти на завтрак, но видеть пресные рожи семьи СССР ему не хочется. За окном, выходящем во внутренний двор, еще темно, но лампу в комнате Гилберт не включал. В темноте всегда лучше думается. Нужно верить в то, что самый тёмный час бывает перед рассветом.

Дверь в комнату распахивается без стука, прерывая течение мыслей. В проеме возникает высокая фигура Ивана, тот в форме, которую, видимо, так и не снимал, под глазами темные тени после бессонной ночи.
- Идём завтракать, - голос русского, не смотря на его внешний вид, звучит бодро.
- Я не хочу есть, - немец выжидающе смотрит на вошедшего.
- Пойдём, больше просить не буду… - в тоне слышится неявная угроза, и немец нехотя следует в обеденную комнату.
В ней уже собрались Наталья, и Ольга, и, конечно же, Прибалтика. На столе достаточно аппетитный завтрак, вид которого отвлекает Гилберта от окружающих и делает не самое радостное утро в его жизни чуть лучше. Доброго утра ему желает только Украина, впрочем, без особого энтузиазма, скорее из вежливости. Брагинский ест торопливо. Непонятно, почему ему было так важно, чтобы ГДР присутствовал за столом, если он так спешит.
- Отдыхайте сегодня. Оля, Наташа - по магазинам, нечего дома в такую погоду сидеть! – улыбается Иван, выходя из-за стола и приобнимая подавшихся к нему сестер. На прощание он кидает проницательный взгляд на Байльшмидта, в котором читается «и чтоб без фокусов».
До конца завтрака все сидят молча, слышится лишь тихий звон приборов о тонкий ленинградский фарфор.
- Наталья, я уберу? - в полголоса, словно не смеет сказать громче, спрашивает Торис, быстро забрав у младшей из рук посуду. Та не сопротивляется и лишь злобно смотрит на немца, когда тот бросает вслед удалившемуся Литве, что тот «баба».

Байльшмидт выходит на улицу первым. За аркой нового дома, к которому пристроены части двух старых, в которых, видимо, они и живут, слышится шум машин на Тверской. Москва давно проснулась. Уже стало совсем светло, когда из подъезда наконец выходят сестры Ивана, обе в летних расклешенных платьях-рубашках. На Арловской наряд насыщенно синего цвета и такой же шёлковый бант в волосах, у Украины же обруч в волосах лазоревого цвета. Гилберт уже устал их ждать, его не покидает чувство, что за ним наблюдают, и это явно не швейцар, который делает вид, что Пруссии не существует, даже не удосужившись подержать тяжелую парадную дверь, которая больно ударила немца в спину.

- Пойдемте уже! – нетерпеливо бурчит Наталья, первая быстрым шагом скрывающаяся в арке, не подождав сестру. Украина лишь с легкой полуулыбкой жестом приглашает пруссака следовать за ними.
На улице пока еще не много людей, а те, что есть, спешат по своим делам и не обращают внимания на праздную троицу, не характерную для рабочего времени города.
Вход в метро находится в высоком здании Концертного Зала Чайковского, в тяжелых дверях исчезает силуэт Белоруссии, раньше, чем Гилберт успевает придержать створку.
- Не беспокойся, она привыкнет, - расценивая жест простой вежливости, как нечто большее, произносит, проходя, Украина. Длинный эскалатор, освещенный круглыми на высоких стальных ножках светильниками, неспешно везет их на станцию. Теплые волны воздуха, пахнущего креозотом, окутывают немца. Вот и сам зал станции. Теперь понятно, почему Иван хотел, чтобы немец увидел его.

Всюду полированный мрамор различных расцветок, закованные в сталь колонны арками замыкаются на потолке. На нем мерцают освещенные мягким теплым светом великолепные мозаики, отражающие тему неба. Самолеты, застывшие в лихих виражах, башни кремля, гордо устремляющие алые звезды в небо, птицы и разноцветные купола парашютов. Это действительно красиво и качественно сделано, замечает Пруссия, не зря именно ее выбрал вождь народов для городского собрания, на котором было оповещено о скором разгроме немецкой армии. "Маяковская" - значится на стене. Но Гилберт не находит никаких упоминаний о поэте вокруг, этому месту следовало было называться Триумфальной площадью, Иван перемудрил с названием, стараясь почтить память поэта. Арловская впорхнула в подошедший поезд, и украинка, не задумываясь, что нарушает личное пространство немца, хватает его за рукав, толкая внутрь желто-горчичного вагона.
"Осторожно двери закрываются. Следующая станция Площадь Свердлова"

Ощущение, что он где-то уже это видел, неприятно поскреблось в память Байльшмидта. Этот состав был ему знаком, несмотря на изменившуюся внутри обстановку. Те же окна, но уже без инкрустации буковым деревом, стены обклеены линкрустом, те же мягкие сидения, но перетянутые кожей.
- Да, это трофейные. Съел? - подтвердила догадку Наталья с нескрываемым торжеством, снизу вверх посмотрев на пруссака.
- Маленькая злобная дрянь! - прошипел с сильным акцентом пруссак. На долю секунды ему нестерпимо захотелось отвесить ей воспитательный подзатыльник, наплевав на последствия.
- Фашист! - довольно громко сказала Арловская. Люди стоящие рядом с удивлением оглянулись на девушку.
- Ты бы придумала что-то новое, тебя, похоже, заклинило, - парировал Гилберт в полный голос, его произношение, похоже, заинтересовало мужчину с выправкой военного, который всматривался в лицо пруссака еще с первого выпада белоруски. Но дальше перепалка не продолжилась, за округлыми стеклами уже появилась платформа новой станция, и Украина, все еще сжимающая Байльшмидта за рукав, с силой потянула его в сторону выходу в город, не дав рассмотреть архитектуру. Старшая сестра России не пыталась вмешаться в перебранку, но румянец на ее лице и синие глаза, ставшие строгими, выдавали неприязнь к произошедшему. Больше всего ее расстраивало, что конфликты стали происходить уже при чужих людях.
- Ольга, меня можно уже отпустить, - перейдя через оживленную Пушкинскую, негромко сказал пруссак в небольшом сквере, хотя Арловская уже была далеко от них и не могла слышать слов, сказанных и в полный голос.
- Да, конечно, Гилберт, - украинка разжала пальцы. - Но впредь на людях не нужно. Наташа молода, и ей тяжело, но ты-то...- Ольга многозначительно взглянула на него и ускорила шаг, стараясь нагнать сестру.

"А мне здесь не тяжело, я всю жизнь мечтал по магазинам шляться с славянскими сумасшедшими" - подумал про себя Байльшмидт, ему не хотелось идти быстрее, тем более жара уже заполняла город, и то, что сейчас он шел по скверу, расположившемуся под копытами четверки гигантских бронзовых коней, которых Аполлон сумел удержать на крыше большого театра, было как нельзя кстати. Здесь была хоть какая-то тень, спасение от уже жаркого утреннего июньского солнца. Неподалеку раздавался шум воды в небольшом фонтане.
Когда он подошел к Петровке, пожалуй, одной из немногих московских улиц, не тронутой массовым лихорадочным переименованием Брагинского. Гилберт увидел, что к серому высокому серому зданию центрального универмага Москвы, больше похожего на средневековый готический собор, подъехала блистающая хромированными деталями черная машина, явно не советского производства. Немец не знал эту модель, она была видимо из новых, но нутром почувствовал, что она принадлежит к американскому дизайну. Из нее вышел красивый генерал-лейтенант, которого он сразу же узнал, хотя никогда не видел - тот был похож на своего отца. Но больше всего его привлекла дама, которой молодой человек сам открыл дверь и галантно помог выйти из автомобиля. Девушка была высокого роста, с пышными пшеничными волосами до плеч, лежащими в аккуратной прическе. Она была незнакома немцу и стояла к нему спиной, звонко смеясь в ответ на какую-то шутку кавалера. Ее смех вызывал в памяти пруссака отдаленное, не связанное с конкретным местом воспоминание летней поездки с одним из своих кронпринцев, но больше подпорченная сильнодействующими обезболивающими память не показала. Сестры Брагинского уже были на противоположной стороне улицы, от пары их отделяло не больше 10 метров. Генерал-лейтенант кивнул им в знак приветствия, все еще держа таинственную незнакомку за руку. Он вновь обратился к ней, но та, смеясь, легко выскользнула из его рук и, что-то сказав на прощанье, поспешила к подходящим странам. Молодой человек недолго смотрел ей в след, сел в машину и скрылся в потоке машин.
Гилберт не хотел бы с ним встречаться, и как только тот перестал быть видимым, он направился к переходу через улицу. По пресному выражению лица Арловской было понятно, что общество милой дамы, которую подвозил сам сын вождя народов, было ей крайне неприятно. Что не могло не радовать немца, ему выпадал шанс не только познакомиться с неизвестной в красивом белоснежном платье-клеш, украшенном ярко-алой полоской-елочкой, но и неизбежно позлить своим отношением к ней Наталью.


Обоснуй:

Доброе утро не может начинаться в 4 am. механический будильник был построен американцем Леви Хатчинсем в 1781 году, устройство могло звонить только в 4.00.

Через 60 лет, «старший братик Европы» подарил Квикленду другие часы… первый будильник, который звонил в нужное время был усовершенствован французом Антуаном Радье в 1847 году.

Недалеко от «Площадки для привала»… концентрационный лагерь Берлин-Марцан для содержания представителей цыганских меньшинств, образован в преддверии подготовки к Летним Олимпийский играм 1936 года.

Гилберт - От древнегерманского имени Giselbert: gisal, gīsel (залог, заложник) либо gīsil (стрела) и beraht, berht (светлый)

...не зря именно ее выбрал вождь народов для городского собрания, на котором было оповещено о скором разгроме немецкой армии. 6 ноября 1941 года на «Маяковской» состоялось заседание Московского Совета депутатов трудящихся с московскими партийными и общественными организациями, приуроченное к 24-й годовщине Октябрьской революции 1917 года. В этот день здесь с докладом выступил Иосиф Сталин.

Этот состав был ему знаком, несмотря на изменившуюся внутри обстановку. Вагон типа «В». Произведённые в Германии, полученные в качестве репарации и эксплуатировавшиеся в СССР после Второй мировой войны. Для новой жизни вагоны были переоборудованы достаточно радикально. Часть пассажирских вагонов имела плюшевые сиденья, вместо кожаных. Дубовую и буковую отделку салонов сняли, а стены оклеили линкрустом — специальной прочной вощёной бумагой с рельефными рисунками.

…подъехала блистающая хромированными деталями черная машина, явно не советского производства. Packard Patrician 400 Шестиместный седан, созданный в аэростиле, который в то время входил в моду, покорил воображение В.И. Сталина.

Ее смех вызывал в памяти пруссака отдаленное, не связанное с конкретным местом воспоминание летней поездки с одним из своих кронпринцев… Первый визит Фридриха Вильгельма в свите отца состоялся летом 1818 года: король и кронпринц прибыли в Москву, где 17 апреля великая княгиня Александра Федоровна родила первенца – сына Александра.

запись создана: 11.01.2015 в 17:59

@темы: Россия, Германия, Беларусь, фанфикшен, Украина, беспокойный автор, hetalia, Балтика, APH, Пруссия

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра